Иероглиф «Любовь»

Первухина Надежда Валентиновна

Старуха Ван едва не тряслась от злости. Добыча, на которую она поначалу и смотреть-то не хотела, теперь, оказавшись столь вожделенной, ускользала из рук.

– Знаем мы эту помощь, – злобно расхохоталась Ван. – Греть постель к вдовушке набиваешься, старый распутник? Никак, твой земляной червяк все еще мастак рыть ямки в красной глине?

– Тьфу на тебя, паскудная баба! – плюнул старый Жуй. – С тобой разговаривать – все равно что от дождя палкой отмахиваться. Идем работать, соседи, а то эта брехливая собака весь день нам покою не даст. А девочка пусть идет с тобой, вдова Сяо.

На том и порешили. Весь день принцесса провела с собирателями листьев в роще гинкго. Вдова Сяо и другие доброхоты

делились с нею своими скудными припасами: кто соевого творога дал, кто жареной рыбы, кто – кусок копченого угря с солеными побегами бамбука... А вечером собиратели листьев вернулись в свою деревню. Фэйянь шла рядом с вдовой Сяо и крепко держалась за ее руку.

Девочка очень устала, да к тому же была переполнена новыми впечатлениями. Она увидела, что дорога может быть раскисшей и грязной, а не выложенной мрамором, как во дворцовых садах, а дома, в которых живут ее новые знакомцы, – убогими, старыми, некрасивыми... Но едва Фэйянь вспоминала о дворце своего отца, как безудержные слезы лились из ее глаз, а в груди с левой стороны болело так, что невозможно было и вздохнуть... Поэтому девочка заставила себя крепиться и ничего не вспоминать.

Дом вдовы Сяо был скромный, но очень опрятный. Когда вдова Сяо вместе с Фэйянь вошли во дворик, им навстречу выбежали трое ребятишек: мальчик и две девочки.

– Матушка! – воскликнул мальчик. – Кого это ты привела?

– Эту девочку мы нашли сегодня в священной роще гинкго, – сказала вдова Сяо. – Она будет жить с нами, будет вам сестрой.

– Фу, – скривился мальчик. – Теперь в доме будет еще больше девчоночьего писка!

За это он получил легкий подзатыльник от сестры той, что была выше его на две головы.

– Знакомься, дитя, – улыбнулась вдова Сяо. – Это моя старшая дочь, ее зовут Ин-эр. Вторую дочку зовут Юйнян, а сынка – он у меня младший – Хэде.

– А как зовут эту девочку? – спросила Ин-эр. Поглядела на Фэйянь, повторила: – Как тебя зовут?

– Эта девочка немая, – мягко сказала вдова Сяо детям. – Она не знает, где ее родители, где ее дом. И имени своего тоже назвать не может. Мы будем звать ее Мэй, что значит «святое дерево», ведь именно под святым деревом она и нашлась.

Отныне принцесса Фэйянь, наследница династии Тэн, стала простолюдинкой по имени Мэй, названой дочерью вдовы Сяо. Староста деревни выписал найденной девочке метрики, где она именовалась Мэй Сяо-эр, «удочеренный ребенок-найденыш».

В доме вдовы Сяо все трудились с утра и до позднего вечера. Вовсе не потому, что вдова Сяо была алчной или жестокой. Просто и она, и ее дети очень хорошо усвоили простую заповедь: «Не хочешь пускать нужду на порог – трудись». Ели не досыта, но и не впроголодь. Одевались бедно, но чисто. Старшая дочь пряла и ткала, шила, вышивала, – словом, мастерица на все руки. Она и маленькую Мэй научила шить и красиво вышивать. Средняя дочь помогала матери по хозяйству, прибиралась в доме, готовила еду. А шестилетний Хэде и вместе с ним Мэй носили в кувшинах воду с дальнего родника. Конечно, в деревне был колодец, но он принадлежал старосте, за воду из этого колодца приходилось платить, а у вдовы Сяо не бывало лишних денег. Мэй нравилось ходить к роднику, и даже кувшины с водой не казались ей такими уж тяжелыми. Во-первых, у родника всегда было красиво: летом цвели цветы, осенью осыпались золотые листья с гибискуса, а зимой кругом простиралось белоснежное царство. К тому же Хэде без конца веселил Мэй, корчил забавные рожицы, передразнивал старосту и старуху Ван. Мэй смеялась, но беззвучноТак прошло два года. Мэй подросла, ее нежная кожа посмуглела и огрубела от постоянной работы. Но личико у нее было удивительно красивым – как распустившийся лотос в тихой заводи. И еще у Мэй не росли ступни, они оставались

такими же маленькими, как если бы ей бинтовали ножки и надевали вместо обуви особые футляры. Мэй, кстати, и не знала, что такое обувь. Все теплое время года она, как и остальные дети вдовы Сяо, бегала босиком... В доме вдовы Сяо приемная девочка была почти счастлива. Вдова относилась к ней как к родной, ее дети стали лучшими друзьями Мэй. И хоть на обед у них вместо рыбы все чаще появлялись грубые рисовые лепешки, одежда обносилась, а дом обветшал, все равно жизнь представлялась немой принцессе не такой уж и ужасной. Тем более что девочка почти забыла, что она – принцесса.

Говорят, возможное и невозможное, светлое и темное, радостное и печальное – как бусинки на одной нити, всегда рядом. Как ни крепилась вдова Сяо, но настали для нее черные дни. В наступившую зиму, чересчур холодную и лютую, заболела старшая дочка вдовы – трудолюбивая Ин-эр. Скромные сбережения почти целиком ушли на лекарства, но Ин-эр так и не удалось спасти. Она умерла в месяц Ледяной Богини, когда земля настолько промерзла, что на деревенском кладбище едва-едва смогли вырыть убогую могилу.

Одно горе ведет за собой пять других, как говорит пословица. Прошла зима, наступило время сева, но у вдовы не осталось зерна и семян – их пришлось съесть в голодную зиму. Теперь же всю семью и вовсе ожидал голод. Взяв с собой Мэй, вдова пошла к деревенскому старосте.

– Господин староста, – сказала вдова Сяо, трижды поклонившись до земли. – Молю вас о помощи. Зима была тяжелой и голодной для нашей семьи. Не ссудите ли вы мне рису и зерна для сева?

– Я благотворительностью не занимаюсь, – отрезал староста. – Плати денежки, и получишь все что угодно.

– Откуда же мне взять денег? – заплакала вдова Сяо. – Все они ушли на лечение и похороны Ин-эр, моей милой дочки.

– А это меня не касается. Если я буду всем даром раздавать рис, сам с чем останусь?

Тут вдова Сяо указала на Мэй:

– Господин староста, когда я взяла в дом это дитя, вся деревня обещала помогать мне, а теперь...

– У деревни и спрашивай! – грубо прервал женщину староста. – А я тут ни при чем! Ишь, сироткой еще прикрывается!

Так вдова Сяо и ушла ни с чем. Правда, соседи – старый Жуй и еще кое-кто – помогли ей, наскребли, кто сколько мог, посевного риса. Но дальше пришла новая беда – весна и лето выдались засушливыми, и во всей деревне случился неурожай. Люди впали в отчаяние и озлобились. Многие умирали от голода и болезней, только староста да старуха Ван жили припеваючи.

Однажды старуха Ван пришла в дом вдовы Сяо.

– Здравствуй, соседка! Вот, решила тебя навестить, узнать, как живешь.

– Благодарствую, – крепясь, ответила вдова. Нужда сломила ее здоровье, она исхудала и еле держалась на ногах. – Живу по милости Небесной Канцелярии, чего и вам желаю.

– А и врешь ты, соседка! – подленько засмеялась Ван. – Я-то вижу, что от голода и у тебя и у детей животики подвело. Скоро начнете землю есть, травы-то, как погляжу, на вашем дворе совсем не остаюсь, всю подобрали.

– То не ваша забота, соседка, что мы едим, – отозвалась вдова Сяо. – Грех вам зубоскалить, когда вся деревня нуждается и бедствует.

– До деревни мне дела нет, – отмахнулась старуха Ван. – А вот до тебя есть. Я тебе прямо, без обиняков скажу, соседка: хочешь своих детей на ноги поставить? Хочешь сама в довольстве жить?

– Кто ж не хочет, конечно, хочу, – вздохнула вдова

– Так продай мне сиротку Мэй. Я тебе за нее хорошие деньги заплачу. Пять слитков серебра! Ты не думай, я худого не замышляю. Просто мне становится трудно одной управляться по хозяйству, а Мэй станет мне помощницей. К тому же и все свое имущество я ей отпишу – после смерти.