Иероглифы Сихотэ-Алиня
Шрифт:
— Что это за «ужака»? — строго спросил Пряхин.
— Ну… Уж. Змея такая. У нас в деревне их вместо кошек держат.
— То есть как держат? — все так же строго уточнил Пряхин.
— Так и держат… — смутился мальчик и торопливо пояснил: — Он же тараканов и мышей ест. А главное, змей он не терпит. Как только заметит ядовитую змею, так сейчас же начинает с ней драться. А он же здоровый и обязательно побеждает. Так что змеи его боятся.
— Ну и как же с ним обращаются?
— А никак не обращаются. Живет и живет в доме. Детвора с ним играет,
Мальчик нерешительно посмотрел на трех взрослых парней в нижнем белье и на одного одетого в форму солдата с топором в руках и принял его за начальника. Губкин поймал вопросительный взгляд мальчика и вдруг вспомнил, что он дневальный и обязан не только остановить неизвестного, но и проверить, что это за человек. Досадуя на свою ошибку, он спросил:
— Вы, собственно, откуда?..
Этот официальный вопрос заставил остальных вспомнить, что они в белье. Почуйко покосился на змею и, взмахнув руками, прикрикнул:
— Кыш ты! Кыш! Кыш…
Уж поднял голову, покосился немигающим взглядом на Андрея и покорно отполз в сторону. Андрей юркнул в палатку и стал передавать Пряхину и Сенникову их одежду.
— Я? — переспросил паренек и тоже смутился. — Сейчас из тайги, а вообще-то издалека. Километров за семьдесят.
— А здесь что делаете? — спросил отрывисто Пряхин, надевая гимнастерку.
— Я к вам шел. Вернее, мы вдвоем шли…
— Кто это «мы»?
Паренек покраснел, глаза у него влажно заблестели.
— Ну мы… Вдвоем с моим дядькой. Мы вас вчера заметили на дороге и только с сопки сошли, а у него нога и подвернись. Вгорячах он еще с полкилометра прохромал, и все. Сел.
— Как это сел? — Все еще строго, отрывисто переспросил Пряхин.
— Так. Сел и сидит. Костер разжег, чтоб я его не потерял, и сидит.
Солдаты переглянулись, Почуйко насмешливо протянул:
— Выходит, был дымок.
Все еще бледный Сенников упрямо наклонил голову.
Пряхин внимательно оглядывал худенькую ловкую фигурку мальчика, его тщательно и умело пригнанное охотничье снаряжение — котомку, охотничий кинжал и топорик за поясом. Мальчик недоумевающе посмотрел светлыми и чистыми глазами на солдат, на старшину и опять обиженно покраснел. Губкин заметил это и, положив ему руку на плечо, спросил:
— Когда же ты к нам шел, если дядька повредил ногу еще вчера?
— А я ночью шел.
— Один?! — Саше разом вспомнилась только что пережитая ночь со всеми ее страхами, и он взглянул на мальчика почти с восхищением.
— Ну, конечно, один. Больше ж некому, — скромно ответил тот, с мольбой глядя на старшину.
— И не боялся? — продолжал расспрашивать Губкин.
— Разве ж тут до страха?
Пряхин наконец застегнул ремень и, поймав умоляющий взгляд, уже помягче спросил:
— Тебя как же зовут?
— Василий. Василий Петрович Лазарев, — ответил мальчик и быстро, горячо заговорил: — Да вы не
— Да мы и не боимся, — улыбнулся Пряхин. — Мы так думаем, что твоего дядю сюда притащить нужно?
— Ой, конечно! Ведь нога у него распухла. Очень! Он говорит, что только растяжение жил, а я боюсь, что он ногу сломал. Он когда оступился, так прямо хрустнуло что-то. Поскорей бы… А? Правда…
Вася Лазарев быстро поглядывал то на одного, то на другого солдата. Почуйко присел на подстилку и стал надевать сапоги. Глядя на него, Губкин поправил на себе ремень и засунул за него топор, который все еще держал в руках. Пряхин посмотрел на него и подумал, что после бессонной ночи Губкину трудно будет бороться со сном в одиночку.
— Почуйко! Останетесь дневальным.
— Слушаюсь, — равнодушно ответил Андрей и перестал обуваться.
Пока Пряхин докладывал по телефону о событиях дежурному, пока собирал бинты и лекарства, Губкин допытывался у Васи Лазарева:
— А ты дойдешь?
— Конечно дойду! Я же лепешек с лимонником наелся. Съешь их — и ни за что не устанешь. Удэгейцы, когда за лосями гоняются, то трое суток не спят, и ничего. А все от лимонника.
Когда все были готовы к выходу, Почуйко решительно вытащил из ящика с продуктами копченую колбасу, сахар, несколько пачек галет и, передавая старшине, Васе Лазареву и солдатам, пояснил:
— Это на дорогу. Ведь и ужинать кое-как ужинали и завтракать некогда.
Первые неприятности
Проводив товарищей, Андрей Почуйко сдвинул ушанку на слегка вздернутый широкий нос, погладил живот и сказал:
— Та-ак… Це дило трэба розжуваты…
Прежде всего он развел костер под ополовиненным вчера чайником, достал сухари, колбасу и луковицу. Вынимая из кармана ножик, для порядка привязанный веревочкой к брючному ремню, он увидел ужа и опять протянул:
— Та-ак… Хороший хозяин, говорят, прежде скотину накормит, а потом сам поест. А чем же тебя кормить? Молочка-то нет.
Он отрезал кусочек колбасы и положил его перед ужом. Уж осмотрел колбасу со всех сторон, но есть не стал.
— Выходит, перцу ты не любишь. А чего же тебе дать?
Андрей почесал затылок и достал банку мясных консервов. Красное, распаренное мясо уж тоже не тронул.
— Ох и привередливый же… — удивился и рассердился Почуйко. — Раз тебе наикращи солдатские харчи не нравятся, ходи… чи той, ползай голодный.
Съев колбасу и луковицу, Андрей покосился на дремавшего у входа в палатку ужа, вздохнул и принялся за консервы. Солнце уже вышло из-за гор и било ему прямо в глаза. Пришлось пересесть на другую сторону стола, снять ушанку и расстегнуть воротник. Доев и консервы, Андрей печально вздохнул, положил в чай сахару и стал размачивать поджаренные сухари. Потом он расстегнул еще пару пуговиц на гимнастерке и, долив чаю, стал пить уже вприкуску.