Иезуит

Медзаботт Эрнест

Сказав это, молодой человек вошел под навес ворот иезуитского монастыря.

«Старик мажордом, — продолжал рассуждать Карл, — говорил мне, что сам святейший отец, папа, не в силах спасти меня от его госпожи, но отцы иезуиты — дело иное: они могут мне пригодиться в моем настоящем положении. Дождемся здесь утра».

Усевшись в углу под навесом ворот, Карл стал терпеливо ожидать утренней зари. Странное происшествие этой ночи, со всеми мельчайшими подробностями, пришло ему на ум. Самодовольная улыбка появилась на его красивых губах, но вместе с тем чувство ужаса сжало сердце при мысли, какой страшной опасности он подвергался. Если бы он случайно не прочел предсмертных слов несчастного

д'Арманда, то, конечно, выпил бы кубок, предложенный ему красавицей герцогиней. Так рассуждал чудом спасенный молодой человек. Между тем заря начала заниматься. Идти по улицам Рима днем для него было небезопасно. Карл решил постучать в ворота. Он взял большой молоток и ударил три раза. Двери тотчас же раскрылись, и привратник-монах его спросил:

— Что угодно господину кавалеру?

— Могу я говорить с настоятелем?

— Его преподобие еще не сошел в приемную, тем не менее, вы можете войти, я вас провожу туда.

Монах-привратник и Карл вошли в длинную и мрачную комнату со сводами.

— Подождите меня здесь, господин кавалер, — сказал монах, — я доложу о вас.

Благочестивый отец настоятель не заставил себя долго ждать. Это был человек высокого роста, худой, неопределенных лет, с холодной физиономией, хотя улыбка не сходила с его тонких губ.

— Вы, кажется, хотели меня видеть, сын мой? — сказал он, обращаясь к Карлу. — Чем могу я служить вам?

— Я пришел просить гостеприимства у вас, святой отец, — отвечал Карл.

— Гостеприимства для кого?

— Лично для себя.

— Что же побуждает вас к этому?

— Простите, святой отец, зачем вы меня об этом спрашиваете?

— Сын мой, покровительство церкви оказывается только в важных случаях. Судя по вашему роскошному костюму, вы должны принадлежать к высшему обществу. Что же привело вас сюда? Признайтесь, как на исповеди, быть может, дуэль?

— Нет, святой отец, я могу вам поклясться, что не дуэль, — отвечал Карл.

— Что же именно, скажите; иначе я не могу оказать вам гостеприимства.

Карл Фаральдо недолго колебался. Терять ему было нечего. На улицах Рима он не избежит страшной мести Анны Борджиа; здесь, в стенах монастыря, он в безопасности. Все эти мысли с быстротой молнии промелькнули в голове молодого человека, и он с полной откровенностью рассказал настоятелю всю свою страшную историю с молодой красавицей герцогиней.

— Теперь для меня все ясно, — сказал настоятель, выслушав юношу. — Ваше положение действительно критическое: иметь врагом племянницу католического короля Испании более опасно, чем вы можете себе представить.

— Значит, я пропал!.. — вскричал Карл.

— Успокойтесь, сын мой, — заметил глубокомысленно иезуит. — Племянница святого отца по своей чрезмерной гордости на некоторое время отшатнулась от нас, и мы даже не знали, где она находится. Ну а теперь, так как она живет в Риме…

— Она меня убьет.

— Не беспокойтесь, герцогиня ничего не будет знать. Через час вы уже будете одеты в сутану послушника, и будете принадлежать монастырю.

— Да неужели! — вскричал Фаральдо, приняв слова за шутку.

Между тем настоятель приказал позвать монаха-привратника, которому сказал:

— Отец Игнатий, если вам покажется, что сегодня утром вы впустили в монастырь великолепно одетого кавалера, то помните, что это было не более как дьявольское наваждение.

— Святой отец, — отвечал, низко кланяясь, привратник, — я не впускал никакого кавалера внутрь монастыря и благодаря Господу Богу и святой Мадонне никакой иллюзии не подвергался.

«И… вот оно дело-то куда пошло, из меня хотят состряпать иезуита, — пробормотал про себя венецианец. — Впрочем, выбирать-то

мне не из чего, а за воротами монастыря все равно меня ожидает смерть. Стало быть, надо покориться».

Вскоре настоятель приказал одеть венецианца в сутану послушника и представил его всем монахам.

СУД

У ворот монастыря святого Доминика собралась толпа народа. Предстояло судбище еретика. Святые отцы инквизиторы доминиканского ордена, под председательством его имененции кардинала Сайта Северина, спешили из своих келий в громадный зал со сводами, где назначено было экстраординарное заседание святой инквизиции. Процесс, который должен был слушаться трибуналом, уже обстоятельно изучен на предварительном следствии. Кардинал Санта Северина как уполномоченный от святого престола должен был санкционировать все собранное на предварительном следствии, допросить преступника, а также и утвердить приговор судей. При появлении председателя все судьи встали со своих мест и поклонились ему в пояс. Кардинал занял председательское кресло, объявил заседание открытым и отдал приказание ввести подсудимого. Вскоре вошел Франциск Барламакки, закованный в цепи. Он уже не был тем пламенным юношей, каким мы его видели в монастыре Монсеррато, среди храмовых рыцарей. В его густых волосах пробивалась седина, на челе лежала глубокая дума; все выражало величие и беспредельную доброту. Кардинал Санта Северина посмотрел пристально, и легкий румянец покрыл щеки его имененции. Секретарь доминиканец со злой бесстрастной физиономией, настоящий тип инквизитора, приступил к допросу.

— Кто вы такой? — спрашивал доминиканец.

— Франциск Барламакки из Лукка, — отвечал подсудимый.

— Известно ли вам, в чем вы обвиняетесь?

— Не совсем, я бы просил ваше преподобие сказать мне.

— Вы обвиняетесь в пропаганде идей, противных католической церкви, в особенности всего того, что относится к власти его святейшества папы.

— В этом я не признаю себя виновным.

— Вы обвиняетесь в том, что называли Рим Вавилоном, а Женеву, где обитает проклятый Кальвин, святым Иерусалимом.

— Все это вздор, ничего подобного я никогда не говорил. Я не мог восхвалять Кальвина, который, уничтожая тиранию других, ввел свою собственную.

Кардинал Санта Северина сделал невольное движение. Речь Барламакки, полная откровения и благородства, тронула председателя до глубины души.

— Вы обвиняетесь, — продолжал доминиканец, — в том, что находили правильным и честным браки среди священников.

— Кто же меня в этом обвиняет?

— Трибунал не обязан говорить вам, кто именно. Он также может скрыть и имена свидетелей, при которых вы говорили все эти безбожные речи. Но так как вы настаиваете, то я могу сообщить, кто на вас донес. Это епископ Скардони.

— Скардони?! Мой друг!.. — пролепетал удивленный Франциск Барламакки.

— Дружба не должна быть выше обязанностей верного католика, — заметил строго доминиканец. — Скардони исполнил только свою обязанность.

— Но мне кажется, обязанность всякого честного человека говорить правду, а не ложь, — отвечал подсудимый, — а монсеньор Скардони оклеветал меня.

— Неужели вы осмелитесь отказаться от ваших слов?

— Я не отказываюсь, но вместе с тем и не желаю, чтобы их искажали. Я действительно говорил, что в первое время существования церкви священники имели право сочетаться браком, но что впоследствии декретом воспретили браки, а так как папа есть глава церкви, то он должен стоять выше всех духовных соборов, подтвердивших тот же закон о безбрачии духовных, и если один папа воспретил браки, то другой может их позволить.