Игнатий Лойола
Шрифт:
Одна сердобольная сеньора подарила ему ослика. Иниго погрузил на него своё имущество — несколько книг, купленных в Саламанке, — и отправился в Париж через Барселону. Там он надеялся получить помощь от Исабель Росер.
Цветы в её зимнем саду сильно разрослись. Иниго не сразу разглядел гордый профиль их владелицы.
— Париж? — она помолчала. — Рим я бы ещё могла понять... Ты уверен, что Бог этого хочет? Я вот точно не собираюсь помогать тебе в таком странном желании.
— Слава богу, ты не Бог, Исабель, — улыбнулся Иниго, —
Он уже не нуждался в распознавании своей судьбы посредством отказа от денег. Поэтому, насобирав у храма Святого Креста и Святой Евлалии изрядную милостыню, он не стал тут же раздавать её, а спрятал понадёжней. Потом встал перед храмом, вспоминая путешествие в Святую землю.
— Сеньор! Какое счастье, я всё-таки нашёл вас!
Иниго обернулся. Перед ним стоял слуга Исабель, протягивающий кредитную расписку.
— Госпожа велела передать это и сказать: ей радостно действовать в согласии с Господом.
— Передай госпоже мою искреннюю благодарность, — сказал Иниго, пряча расписку. После чего сел на ослика и покинул Испанию.
Его охватило незнакомое чувство свободы. В прошлом остался бедный дворянин без наследства, и мечущийся паломник, и нерадивый студент. На ослике по французским дорогам ехал рыцарь, посвятивший свою жизнь Богу. Он будет защищать Церковь — невесту Христову — от оков жестокости и язв лицемерия.
Ему мешало собственное имя — Энеко по-баскски, Иниго по-испански. Оно тянуло в прошлое. Хотелось найти созвучное, но иное, соответствующее пути рыцаря.
На одной из лекций в университете Алькалы он слышал о святом, которого называли «носитель Божественного духа» и «Разбрасывающий Божественный огонь». Именно он, если верить легенде, был тем самым ребёнком, которого Иисус поставил среди апостолов со словами: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное». Речь шла о святом мученике Игнатии Антиохийском. Лойола даже помнил его слова, прочитанные в какой-то книге: «Коль скоро для нашего спасения потребен плотский, реальный Христос, то и спасение может совершаться только в реальной, видимой Церкви».
«А ведь это и есть мой путь! — подумал Иниго. — Выберем, пожалуй, этого Игнатия личным небесным покровителем. Даже имя немного созвучно...»
РИМ, 1553—1554 ГОДЫ
— Прямо не знаю, где ещё искать эти каштаны! — с отчаянием сказал Надаль. — У нас в обители точно нет. На рынке, разумеется, тоже. Торговки советуют подождать до октября.
— Странно, — удивился Поланко. — Мне казалось, мы легко их найдём. Они должны были сохраниться с прошлого года. Это ведь орехи, а не клубника какая-нибудь.
Луис хмуро отозвался, перебирая кипу писем:
— Клубники на рынке пруд пруди. Только нашего отче она не порадует. А каштаны, как мне сказали, в прошлом году плохо уродились, вот и съели их подчистую. Слушайте,
— Изумительная идея, Луис, — Поланко тоже зашелестел бумагами, — твоё письмо дойдёт как раз к октябрю.
— А если наш отче всё же выздоровеет, страшно представить, какой разнос ты получишь за самовольство, — подхватил Надаль. — Может, поспрашивать у местных хозяек? Как ты думаешь, Поланко?
— Плохо представляю себе, как ты будешь это делать. И потом, опять же самовольство...
— Не до такой же степени! — возразил Луис. — Это ведь мелочь, в конце концов.
— Не мелочь, а почти нарушение. Члены Общества не должны привлекать к себе лишнего внимания.
— Он же сам хотел каштанов! Хотя, зная нашего отче...
— О чём вы говорите! — с грустью произнёс Надаль. — Человек находится при смерти. Зря вообще мы затеяли эту суету. Надо посидеть спокойно, собраться с духом и помолиться о его душе.
— Вот это точно ему не понравится, неважно, выздоровеет он или уйдёт, — вздохнул Поланко, — разумеется, я имею в виду не молитву, а «посидеть спокойно». Знаете, мне пришла одна мысль. Спрошу-ка я про эти орехи у проституток. Не смотрите на меня так. У бывших проституток из обители Святой Марфы. Они запасливые и любят нашего Игнатия не меньше нас.
Июньская жара наглухо задраила ставни домов. По раскалённому полуденному Риму отец Поланко спешил в обитель Святой Марфы. Там он поговорил с кем-то, вышел на улицу и до вечера занимался своими делами. На закате солнца священник снова пришёл в этот дом. Его встретила немолодая женщина с очень подвижной мимикой. Из-под плотной косынки выбились две кудрявые прядки. «Рожки», — подумал Поланко.
— Я нашла, — сказала она сдержанно, но не удержалась и просияла: — Нашла! Весь Рим обежала! Правда, мало совсем...
— Спасибо, — Поланко ощупывал холщовый гремящий мешочек. — Поспешу к нему.
— Мы все молимся, — прошептала она, мгновенно погрустнев, — да сохранит его Пресвятая Дева!
— Врач говорит, может, пора... последние таинства... — растерянно встретил его Надаль. Поланко перекрестился. Посмотрел на мешочек с каштанами в своей руке.
— Что ж теперь с ними делать? Не выбрасывать же? Пойду пожарю. Будешь есть, Надаль? Я не любитель...
Надаль, замахав руками, убежал. Поланко пошёл на кухню. Там было пусто в этот поздний час. Сколько времени он провёл здесь, то учась послушанию, то смиряя гордыню...
Он развёл огонь, поставил сковороду. Развязал мешочек и высыпал неровные коричневые шарики. Их было всего девять. Скоро помещение наполнилось осенним запахом, таким непривычным в июне. Пожарив каштаны, Поланко выложил их на блюдо, полюбовался немного и понёс в полутёмную, освещённую только одной свечой, комнату генерала.