Иго любви
Шрифт:
Дедушку схоронили перед масленой… А на другой день Надежда Васильевна уже получает повестку, что идет новая пьеса Параша-Сибирячкав бенефис режиссера. Письмом он просит ее взять на себя главную роль, «…если, конечно, ее горе ей это позволит… Раевская эту роль провалит…»
Как можно отказать такому золотому человеку? Она едет на считку… Вдумываясь в эту роль, она действительно минутами совсем забывает о своем горе… Какое счастье, что есть во что уйти от себя и от жизни!
Все
Публика встречает осиротевшую артистку трогательной овацией. Хованский опять в первом ряду, рядом с Муратовым. Они холодно здороваются. Князь чувствует себя уязвленным. Ни одного взгляда не кинула ему артистка нынче, хотя бы случайно… Опять острое влечение к ней просыпается в его крови. Они так давно не видались. Вечность…
В антракте он стучится в ее уборную. Поля спешит выйти. Он целует руку артистки.
— Вы мне позволите проводить вас нынче? — церемонно спрашивает он.
— Благодарю… Я очень устала… Я одна…
— Надя! — властно перебивает он. И в его глазах она видит его желание… Любовь?.. Нет… Без слов, без объяснений она чувствует, что это последние огни догорающего пира. Она скорбно глядит на него и молча опускает голову.
Вот она опять в его холостой квартире. Никто не помешает ей теперь остаться здесь хоть до рассвета. Никого не стыдно. Никому не обязана отчетом… Но ей уже не до ласк, не до объятий.
— Бог с тобой, Андрюша! — говорит она. — Ни разу не вспомнил ты меня в моем горе. Разлюбил ты меня…
— У вас был Муратов… Я не хотел быть лишним…
Она тихонько плачет. Когда он хочет ее обнять, она его отстраняет.
— Что это значит? — злобно спрашивает он.
Она показывает на свое черное платье.
— Ты не видишь разве?.. Мне не до любви, Андрюша… Я приехала, чтоб проститься с тобой. Никогда сюда больше не вернусь… Ты меня больно обидел… Зачем ты лгал? Почему не мне первой сказал, что женишься? Разве я чего-нибудь от тебя ждала? Разве ты что-нибудь обещал мне? Разве мы пара? Сходясь с тобой, я знала, что ты уедешь весной… Ну, что же ты молчишь?
Хованскому неловко отрекаться. Весь город говорит об его скорой свадьбе. Но он клянется, что не любит эту девушку. Это мать его устраивает его брак, чтобы поправить средства. Они разорились. Он не может идти против воли матери. Он ее единственный сын.
— Отчего же ты сам мне этого не сказал?.. Чужие люди донесли и мне в лицо смеялись. Ты меня убил своей ложью. Все простила бы тебе… Этого не прощу…
В первый раз она говорит с ним так независимо, так резко. В первый раз она отказывает ему в ласке. Хованский взбешен, выбит из колеи. Страсть и злоба опьяняют его. Он готов даже на насилие, чтобы обладать этой женщиной, к которой совсем охладел еще неделю назад. Он умоляет, унижается, грозит, оскорбляет.
Но она встает, скорбная и холодная, навсегда замкнувшаяся от него, глубоко страдая от презрения к тому,
— Довольно, довольно!.. Все кончено… Злобы у меня к тебе нет. Но и любви тоже, кажется, нет… Если в те дни, когда я так плакала и мучилась… даже на похоронах, если б я услыхала от тебя хоть одно доброе слово, я тебе простила бы все… даже обман твой… А теперь — не верю твоей любви… А раз не верю, то ты и не нужен мне… Уезжай и будь счастлив!.. Бог с тобой… Зла помнить не буду… А за ласку спасибо… Прощай!..
Как уничтоженный стоит Хованский. Он растерялся. Он чувствует себя таким маленьким, жалким, точно побитым.
Что это значит? Или он не знал эту женщину?
Она подходит и целует его в лоб. Ах, как хотелось бы ударить ее в грудь рукою! Ударить больно… избить… изругать… Но навыки воспитания сказываются и в эту минуту. Стиснув зубы, смотрит он, как она выходит из комнаты, опустив голову, не оглядываясь. Он слышит стук ее каблучков в передней. Хлопнула парадная дверь.
— Алексей! — кричит он, опомнившись. — Подсадите барыню в карету… Довезите ее до дому…
Через неделю Хованский выехал в Петербург, ранее, чем хотел. Пост начался, и театр был закрыт. Тем лучше! Князь не искал свиданий… Он никогда больше не видел Неронову.
В июне у Надежды Васильевны родилась дочь. Ее окрестили Верой в честь крестной матери, майорши Веры Федоровны, страстной поклонницы Нероновой. Режиссер предложил себя в крестные отцы. В церковную книгу вписали: «Вера Шубейкина, рожденная вне брака…»
Роды были трудные, чуть не стоившие жизни матери.
Долго не может оправиться Надежда Васильевна.
Когда она встает с постели, она слаба и худа, как скелет. Зато у Верочки — прекрасная кормилица, которую Муратов привез из своей деревни. Верочка — жалкий заморыш, и вся надежда молодой матери на хорошее молоко краснощекой, веселой Ненилки.
Лето в разгаре. Муратов перевозит артистку на хутор, под городом. Хозяйка хутора раза два была в театре, преклоняется перед Нероновой. Она уступила ей две лучшие комнаты. Целыми днями лежит Надежда Васильевна под молодыми дубками и смотрит в далекое синеющее небо. Она вспоминает дедушку, вспоминает Хованского. Как хорошо, что нет гостей… что она одна, что можно плакать…
А нужда уже стучится в двери. Поля ездит в город потихоньку от Муратова и кумы Веры Федоровны, навещающей больную. По поручению артистки Поля заложила серебряный самовар и сервиз, даже мех черно-бурой лисицы, даже шелковые платья… Деньги тают, как лед на солнце, когда в доме болезнь. А вот уже семь месяцев, как доктора не выходят из квартиры Нероновой. Сперва дедушка болел, потом Настенька с Васей заразились корью. А теперь она больна. Да еще эта безработица… И надо продержаться до осени. Оборони Боже, чтобы кто-нибудь догадался об ее нужде! Она умрет со стыда, если Муратов предложит ей взаймы… Вся их прекрасная дружба рухнет разом. А она так дорожит ею… Ведь это все, что у нее осталось в жизни!