Иго любви

Вербицкая Анастасия Алексеевна

— Вон!.. Вон сию минуту… Нянька… Поля… Хозяина кликните… будочника… Вывести этого мерзавца!..

Она хватает на руки Верочку.

— Да ты с ума сошла?

Хмель соскочил с него. Он с кулаками кидается на любовницу.

Она ждет, держа ребенка у груди, глядя на него с ненавистью, стиснув зубы.

С визгом Ненила и Поля бросаются между ними.

Садовников запнулся о ковер и грузно падает.

С истерическим криком Надежда Васильевна выбегает из гостиной.

В театре переполох.

На стене висит анонс, что, по внезапной болезни гастролера, трагедия Шекспира заменяется любимой пьесой публики Лев Гурыч Синичкин. Дочь Синичкина Лизуиграет дублерша Нероновой. Большая часть публики вернула билеты в кассу.

На самом деле Садовников пьет, бушует и безобразничает в трактире.

А Неронова больна. У нее жестокая мигрень. Поля прибегает за кулисы. Барыня головы поднять не может с подушки. Просит Мосолова зайти к ней вечером, после спектакля. С прыгающими глазами она по секрету передает всем, что барыня прогнала жениха…

«Может ли это быть?..» — спрашивает себя Мосолов, гримируясь перед зеркалом в уборной. Руки его трясутся.

Он входит в полутемную спальню Надежды Васильевны еще со следами грима на лице, с большими, сверкающими от черного карандаша глазами. Он подходит к постели и опускается на колени.

Надежда Васильевна протягивает ему слабую, влажную руку. Она раздета. Голова ее завязана полотенцем. Пахнет уксусом.

— Спасибо, Сашенька, что пришли, — слабо, печально говорит она.

Он покорно целует ее руку.

— Приказывайте, богиня моя!.. Я слушаю…

— Сашенька, голубчик… теперь я ваша… на всю жизнь…

— Надежда Васильевна!!!

— Вы добрый человек… знаю… Вы будете Верочке настоящим отцом… Полно… не плачьте!

Она гладит его по голове, как ребенка. Он поднимает на нее сияющие прекрасные глаза. Потом страстно прижимается щекой к ее груди.

— Счастлив… Проснуться боюсь… Надежда Васильевна, ударьте меня!.. Не верю… Ей-ей, не верю…

— Так вы меня любите, Сашенька?..

— Боже мой!!!

— Не обманите меня только, голубчик!.. Об одном прошу… Я сама не лгу… И все прощу, кроме обмана… Если разлюбите…

— Я никогда не разлюблю вас!

— …если измените…

— Я никогда не изменю вам… Что пред вами все другое!..

— …все-таки придите и скажите смело, честно… Уважать вас буду за правду… Не упрекну… Нет заплачу… Только не лгите… Не топчите в грязь моей души…

Она плачет. И он клянется любить ее вечно и неизменно. Беречь Верочку, как свое дитя. Усыпать розами путь ее жизни.

Весь следующий день она лежит, запершись у себя. Мигрень прошла. Осталась слабость. Она вздрагивает от каждого стука. Прислушивается к каждому звонку в доме.

Мосолов до репетиции, рано утром, трезвый

и жизнерадостный, мечется по городу, что-то устраивает. И таинственно и лукаво смеются его глаза.

В три часа раздается звонок.

— Поля… Поля, — задыхаясь от ужаса, кричит Надежда Васильевна. — Не пускать его!.. Не пускать!..

Лицо ее исказилось. Она вся дрожит. Она запирается на ключ. И, сжавшись в комок на постели, слушает, слушает всеми нервами.

— Надежда Васильевна… Наденька… Это я… Мосолов… Отоприте…

Она с криком падает на его грудь. С ней истерика.

Сидя на стуле, у ее постели, он ждет, когда она успокоится. Он кладет ее голову к себе на плечо. Гладит по щеке. И ей хорошо от этой ласки.

— Наденька… я все устроил…

— Неужели?..

— Послезавтра, в полковой церкви… после ранней обедни… Свидетели есть… Оглашение завтра…

— Из театра свидетели?

— Зачем?.. Двое купцов, мои приятели… Один доктор… да еще знакомый… Все улажено…

Проспавшись, наконец, после пятидневного дебоша, Садовников, весь распухший и страшный, звонит утром у подъезда Нероновой…

Поля отпирает дверь и хочет хихикнуть. Но уж очень грозен взгляд из-под набухших век. Да тяжел волосатый кулак актера.

— Доложи барыне… Жду! — мрачно изрекает трагик и грузно опускается на затрещавший под ним диван.

Ждет он довольно долго.

Наконец отворяется дверь, и выходит Мосолов.

На нем красивый восточный халат, белая шелковая рубашка, сафьяновые туфли, шитые золотом, с загнутыми носками. Совсем как на сцене. В руках у него настоящая турецкая трубка — подношение поклонников.

Он останавливается на пороге, кланяется гостю и выжидательно улыбается.

Садовников глядит стеклянными глазами на соперника. Он даже забыл встать.

— Вы… к жене?..

Миг молчания.

— Прошу извинить… Она больна… И принять вас не может…

Трагик встает. Кровь кидается ему в лицо. Он ударяет кулаком по столу с такой силой, что лампа, покачнувшись, падает и разбивается вдребезги…

И со странной, зловещей тоской слышит этот жалобный звук притаившаяся за дверью Надежда Васильевна… «Разбилась… как счастье мое…» — проносится где-то в подсознании. И тонет опять в трепете тревоги.

— Какого черта вы тут делаете? — гремит мощный голос. И стекла слабо звенят в маленькой комнате. — К дьяволу!.. Где Надя?.. Я к Наде пришел…

Он двинулся было к двери. Но Мосолов загораживает ее своей изящной фигурой.

— Прежде всего, она вам — не Надя, а Надежда Васильевна Мосолова. Мы вчера обвенчались с ней!.. А… вы этого не знали?.. Вы, значит, не были в театре? А теперь, так как жена моя больна, и принять вас не может, то… прошу мне передать…

Он смолкает внезапно.