Игорь и Милица
Шрифт:
Молодой артиллерийский офицерик с крестом Георгия на груди, ехавший верхом рядом с легкой батареей полевых орудий, осадил своего гнедого жеребца и дал проехать мимо себя всем шестнадцати орудиям своей части. Солдаты орудийной прислуги этой батареи выглядели как нельзя более бодро и весело. По возбужденно блестящим глазам, по уверенным движениям, по выражению этих смелых, загорелых лиц, молоденький поручик Иоле Петрович понял, что батарея, которою командовал его брат капитан Танасио Петрович, готова достойно встретиться лицом к лицу с наступающим врагом.
Пропустив мимо себя орудия, Иоле с радостным и легким чувством поскакал
Иоле знал, что y Танасио не может быть легко на сердце. Ведь дома y брата осталась любимая жена Милена и четверо мал мала меньше ребят, его, Иолиных, племянников и племянниц. A ведь, Бог знает, что ожидало их отряд впереди… Бог знает, сколько пройдет еще времени, пока подоспеет к ним на помощь сербское войско. И как долго придется принимать своей грудью удары многочисленного врага!
— Танасио, — произнес Иоле, подскакивая на всем ходу к брату, — как ты думаешь, Танасио, «они» уже близко? Да?
Когда братья были наедине друг с другом, Иоле разрешено было звать старшего по имени и на «ты». В присутствии же подчиненных они не допускали никогда этой вольности. Тут уже не было места «Танасио» и «Иоле»; тут были «господин капитан» и «господин поручик», произведенный в этот чин за храброе дело похищения орудийных замков на австрийском пароходе.
Теперь же, широко пользуясь тем, что орудийная прислуга не может их слышать, Иоле заговорил быстро-быстро, обращаясь к брату:
— Как ты думаешь, Танасио, скоро мы столкнемся с ними?
— Скорее, чем ты это предполагаешь, молодой орленок! — отвечал тот.
— Но, Танасио… Ты как будто не рад предстоящему бою? — не унимался Иоле.
Старший Петрович взглянул на младшего.
— Ты подумал, прежде чем сказал это, мой сокол?
— О, Танасио! — горячо вырвалось из груди Иоле, — о, Танасио, о храбрости твоей знаем не только мы, простые смертные, но и Его Величество король и Его Высочество наш славный королевич Александр. A об юнаках наших нечего и говорить. Каждый из них взял за поговорку: храбр, как капитан Танасио Петрович. Так они все говорят. Но, должно быть, впереди ждет нас слишком непосильная задача. Да, они слишком многочисленны, да, Танасио, их тысячи тысяч, тогда как нас… И оттого ты так задумчив, дорогой брат.
— Молчи, Иоле, молчи! — прошептал Танасио, и рука его, державшая повод, дрогнула едва заметно. — Я жалею об одном, мой сокол, я жалею о том, что взял тебя с собою, может быть, на верную смерть.
И произнеся роковое слово, капитан Танасио до боли закусил губы.
Иоле вспыхнул. Подтянулся в седле, выпрямился, словно вырос на целую голову всей своей еще по-юношески тонкой и стройной фигурой.
— Капитан Танасио Петрович, — отчеканивая каждое слово, произнес веско и значительно молодой офицер: — я в неоплатном долгу перед родиной и моим королем… И если мне суждено погибнуть — я сделаю это, славя мою героическую маленькую родину со счастливой улыбкой на устах!
Глава IX
Они
A за ними далеко — синяя же река. И над ними синело все в осенних мягких тонах высокое небо… Они были еще там, далеко, в нескольких верстах от позиций, занятых передовым сербским отрядом, но по этой медленно придвигающейся огромной массе артиллерии, пехоты и конницы можно было угадать, какая страшная сила готовилась обрушиться на ничтожный по численности сербский передовой отряд.
Лихие юнаки-кавалеристы разбросались далеко вперед, производя разведку; спешно росли окопы и устраивалась в них стрелковая пехота… Артиллерию уставили в траншеях на горе… Высокая, с крутым обвалом на противоположной от неприятеля стороне, она, эта гора, вдавалась в небольшое, но глубокое озеро. Ha краю высокого берега поставили орудия батареи капитана Петровича. Вооруженный биноклем, Иоле, давно уже спешившийся, бродил между пушками и орудийной прислугой. Танасио делал спешные записи плана местности в свою записную книжку. Откуда-то издали доносились короткие единичные выстрелы винтовок. Это сербские разведчики сталкивались с австрийскими кавалеристами, разбросавшими во все стороны свои конные отряды.
Золотое солнце вспыхнуло в последний раз алым пожаром на небе и погрузило свой огненный шар в мгновенно посиневшие воды Дрина.
И, словно приветствуя этот алый закат, прогудела первая дальнобойная австрийская гаубица.
За первой неприятельской пушкой прогремела вторая… И, точно спеша и перебивая одна другую, мощными, страшными ударами загудели орудия со всего австрийского фронта.
Последний придвинулся значительно ближе к сербским позициям. Теперь уже можно было простым, не вооруженным биноклем, глазом, рассмотреть его конные и пешие части. Можно было различить, как огромная синяя лавина закопошилась, окапываясь на выбранных ей позициях. Стали поминутно теперь показываться то здесь, то там белые облачка разрывающейся австрийской шрапнели… Все чаще и чаще запрыгали тяжелые снаряды, воронкой разворачивая землю и с оглушительным грохотом и треском разлетались фонтаном осколки. Несколько таких снарядов упало неподалеку от траншей, занятых батареей капитана Петровича. Тяжелое, громыхающее плюханье возвестило капитана о близости такого снаряда и, едва успели его люди укрыться за тяжелыми металлическими щитами, как страшный снаряд разорвался в самом сердце траншеи, повредив две батарейные полевые пушки.
— К орудиям! — скомандовал Танасио и первый взял y ближайшей к нему пушки прицел.
— С Богом, пли!
Загремели хором легкие полевые орудия… Следом за ними загудели и тяжелые пушки в соседних с горными позициями траншеях.
Им, с утроенным ожесточением, отвечали австрийские мортиры и гаубицы, защелкали, затрещали пулеметы и целый дождь свинца полился на головы передового сербского отряда, защищающего свои позиции.
Поняли ли австрийцы или они угадали о малочисленности противника, но только орудия их теперь ахали непрерывно, a синяя лавина перекатывалась все чаще и чаще, все ближе и ближе передвигая свои окопы к сербским позициям.