Игорь Святославич
Шрифт:
— Все настроение изгадила, безмозглая гусыня! — угрюмо промолвил он.
Недаром потратил Кончак осень и зиму, собирая новое войско для похода на Русь. Несмотря на то что донские колена половцев возвели в великие ханы Елдечука, у Кончака осталось немало сторонников среди ханов и беков, готовых мстить русичам за смерть Кобяка.
Из лукоморских ханов с Кончаком особенно сблизился Глеб Тирпеевич, принявший христианство.
В орде хана-христианина было много бедных, безлошадных степняков, стекавшихся к нему отовсюду. Здесь были и незаконнорожденные
Своих пешцев Глеб Тирпеевич вооружил длинными копьями и большими щитами, обучив сражаться строем. Немало среди пешцев было и лучников.
Но самое удивительное, что увидел Кончак в войске Глеба Тирпеевича, это были осадные машины, стрелявшие большими стрелами и огромными камнями на пятьсот шагов и дальше. Обслуживали эти диковинные машины бывшие рабы-христиане, получившие свободу. В основном это были греки.
— Христиане повсюду воюют не так, как половцы, — говорил Кончаку Глеб Тирпеевич. — Если у нашего народа основная военная премудрость — это стремительный удар конницы, то у русичей, грузин, фрягов, греков и прочих христиан суть военной организации — это крепость. Не обязательно из камня или дерева. Христиане и в поле выстраиваются так, что наши нестройные орды часто бессильны перед их сомкнутым пешим строем.
Глеб Тирпеевич жил не в юрте из войлока, а в просторном каменном доме на берегу мелководного Хазарского моря.
Многие половцы в его становище жили в хижинах из жердей, врытых камышом, либо в глинобитных домиках.
И войско свое Глеб Тирпеевич организовал на христианский лад. У него даже на знаменах помимо рогообразного двузубца, эмблемы половецких племен, красовался еще и православный крест.
— Стрела из обычного лука может пробить щит или кольчугу со ста шагов. Стрела из катапульты пробивает насквозь воина в панцире и с пятисот шагов, и с семисот, — рассказывал Глеб Тирпеевич Кончаку о преимуществах боевых машин. — Небольшой камень из баллисты может убить коня иль человека с шестисот шагов. Большой камень, ежели попадет в гущу вражеских воинов, может убить несколько человек. Камнями легко разрушать стены городов. Баллистами можно забрасывать в осаждаемый город горшки с зажигательной смесью, вызывая пожары.
Глеб Тирпеевич как-то признался Кончаку, что у него есть человек, когда-то служивший в византийском флоте и знающий секрет изготовления негасимого греческого огня.
— Его зовут Фархат, — молвил Глеб Тирпеевич. — Он перс.
— Я хочу поговорить с ним, — сказал Кончак.
— Ничего не получится, — усмехнулся Глеб Тирпеевич, — у Фархата нет языка. Все умельцы в войске византийцев, изготовляющие эту страшную смесь, безъязыкие. Благодаря негасимому огню византийцы господствуют на море и могут взять любой город.
У Кончака зародилась дерзкая мысль — пойти войной на Русь и спалить греческим огнем Киев. Вся Русь содрогнется от такого возмездия!
Глеб Тирпеевич согласился участвовать в походе на Киев, поскольку понимал не хуже Кончака, что, разбив
Примеру Глеба Тирпеевича последовали еще пять лукоморских ханов, трое из которых недавно выкупились из русского плена и горели желанием отомстить.
Половецкое войско уже приближалось к русским рубежам, когда Кончак отправил в Чернигов послов с единственным намерением ввести в заблуждение Ярослава Всеволодовича и его брата тем, что он будто бы идет к ним для заключения мира. С посланцем черниговского князя Кончак намеренно не встретился. С Ольстином вели переговоры другие ханы, которые сказали боярину, что орда Кончака на подходе и скоро будет здесь, на реке Хорол.
На самом деле ставка Кончака находилась совсем рядом, в поросшей лесом низине, на другом берегу покрытой льдом реки.
Кончак решил, что русские князья попались на его уловку и заняты подготовкой к переговорам, а не к войне. Можно было идти прямиком на Киев. Однако Глеб Тирпеевич настаивал на том, чтобы прежде взять штурмом Переяславль, стоящий на пути. Им двигал двойной расчет: в атом городе можно было взять богатую добычу и падение Переяславля, несомненно, произведет на русских князей ошеломляющее впечатление.
— Напугать врага — значит наполовину победить его, — говорил Глеб Тирпеевич.
Кончак не соглашался:
— Не нужно недооценивать Святослава Всеволодовича. Осада нашим войском Переяславля даст ему время, чтобы собрать полки. Даже если мы выжжем все переяславское княжество, это не устрашит киевского князя. Нужно спешно идти на Киев, дабы застать врасплох Святослава.
За спором ханы не заметили, как наступил вечер.
Потемневшие подтаявшие снега на опушке леса порозовели под лучами заходящего солнца.
Глеб Тирпеевич покинул шатер Кончака, чтобы совершить обязательную вечернюю молитву.
С Кончаком остались его старшие сыновья Иштуган, Тотур и Бякуб.
Подобно орлятам, они взросли, к радости отца, средь жестоких стычек и кровавых битв. Все трое были умелыми наездниками и меткими стрелками из лука.
— Так идем на Переяславль, отец? — спросил крепыш Иштуган, не скрывая разочарования.
Кончак взглянул на него:
— Наша цель — Киев. На Киев и пойдем.
— Но ты ведь не убедил в этом Глеба Тирпеевича, отец. Кончак снял с себя пояс и опустился на мягкую лежанку. Заметив, что сыновья с нетерпеливым ожиданием взирают на него, он сказал:
— Я не убедил Глеба Тирпеевича. Я хочу поручить это мудрому и хитрому Есычану. Позовите его.
Иштуган улыбнулся и понимающе кивнул головой. Повеселели лица Тотура и Бякуба. Юноши знали, что старый шаман способен читать в мыслях людей, уж он-то может убедить кого угодно в чем угодно.
Отвесив отцу положенный поклон, три юных батыра удалились.
Вскоре пожаловал хромоногий сгорбленный шаман.
Кончак предложил гостю кумыс, пригласил сесть на самое почетное место.
Молодая рабыня помогла шаману снять подбитую волчьим мехом шубу и островерхий колпак, увешанный костяными амулетами.