Игра для героев
Шрифт:
– Не думаешь ли ты завоевать весь мир с этой штукой, а? – пошутил он.
– Если понадобится. Я не собираюсь дать немцам вздернуть Штейнера, если ты это имеешь в виду, да и рейнджеры, если помнишь, под моим командованием.
– Будь благоразумней, парень. Радль – законченная свинья, но он знает, что делает. У него двадцать два эсэсовца, люди из его прежнего полка. Они повесят, снимут и четвертуют тебя, скажи он лишь слово. Если он прикажет им прыгнуть с форта Эдвард, с высоты двести футов, в море, они это сделают.
– Оуэн, для
– Интересное наблюдение, – сказал я. – Напоминает мне одну историю. Про некоего уважаемого сорокапятилетнего терапевта из Дублина, который еще в двадцатом году числился врачом летучего отряда ИРА в Коннемаре. Он тогда, кажется, вполне допускал, что несколько тысяч партизан расколошматят всю британскую армию.
Падди шмыгнул носом и поднял руки в знак поражения.
– Ладно, сдаюсь. Только чтобы и мне нашлось дело! Я тоже еще кое-что могу успеть перед тем, как меня кокнут.
Открыв медицинский саквояж, стоявший у его ног, он достал британский армейский револьвер старого образца.
– Долго я берег эту штуку, Оуэн. Настало время снова пустить ее в ход.
– Вы оба с ума спятили, – сказал Эзра. – Ни черта не получится.
– Ты прав, старина, – поддакнул я. – Дохлое дело. Совсем как вести спасательную шлюпку к самому опасному рифу в Северной Атлантике с наспех собранной командой, да еще в бурю.
Он проглотил эту пилюлю. И тогда заговорила Симона, возбужденная и очень бледная:
– Ты попытаешься, Оуэн? Выручишь его?
– Я – мастер по завоеванию всего мира в одиночку, несмотря на то, что Эзра в этом сомневается, – сказал я. – У меня пять лет стажа. А теперь поедем в Шарлоттстаун и посмотрим, что там происходит.
Все сказанное было так славно и убедительно, что я и сам поверил.
Сразу за взлетно-посадочной полосой, на другой стороне дороги, на гребне холма над Шарлоттстауном стояла главная водонапорная башня. Оттуда обзор был изумительный: каждая улица, каждый переулок просматривались до самой бухты, как на карте. Доносился звон церковного колокола – приятный и в то же время жуткий. Очевидно, Радль развлекался. У Райли в машине был отличный цейсовский бинокль, он достал его и навел на церковный двор.
Передавая его мне, он мрачно сказал:
– Плохо дело, Оуэн.
В поле зрения появились церковь и кладбище. Все делалось для устрашения. У стены стояли сотни полторы рабочих «Тодта», построенных в несколько длинных шеренг. Перед ними сорок – пятьдесят саперов, все – с винтовками. Впереди стоял Шмидт с оружием наготове.
Вспомнив о Шелленберге, я отыскал и его. Он стоял рядом с Грантом и Хагеном, двумя оставшимися в живых рейнджерами; их сторожили эсэсовцы с автоматами, что было очень скверно.
Я стал искать глазами бранденбуржцев; увидел Ланца, Обермейера и Хилльдорфа – они были возле главных ворот под
Штейнера нигде не было видно, но все явно чего-то ждали, вероятно, прибытия Радля. Большие двойные железные ворота были открыты. Интересно, что здание Вестминстерского банка, в котором размещалась плац-комендатура, задней стеной примыкало к кладбищу. Окна первого этажа в соседнем доме, где помещался узел связи, были открыты и отлично просматривались. В бинокль мне были видны два солдата, которые с явным интересом глядели на то, что делается, но при этом держались подальше от окна – видимо, боялись гнева Радля.
Все так, как в былые времена, когда я работал в подполье во Франции. Там тоже не хватало времени. Надо было уметь оценивать обстановку в считанные минуты, находить уязвимое место и действовать быстро. Я опустил бинокль; его взяла Симона.
– Узел связи рядом с плац-комендатурой, – сказал я. – Каков он изнутри?
– Старый дом Грувиля, – сказал мне Падди. – Ты там бывал раз сто.
– Что там сейчас? – настаивал я.
– Заходил я туда пару раз, – сказал Эзра. – Внизу – спальные помещения. Радиорубка в бывшей гостиной, на втором этаже, в задней части дома. Окнами выходит на церковный двор.
– Сколько человек?
– Иногда только дежурный оператор, но я видел троих или четверых, которые появлялись там время от времени. А что?
– Похоже, это – слабое место. Я бы смог, наверное, выстрелить в Радля оттуда.
– И что это дает?
– Война окончена, и большинство солдат это знают, – сказал я, пожав плечами. – Стоит убрать Радля, и они прекратят сопротивление и сдадутся. Все они уважают Штейнера, как вы помните.
– Включая эсэсовских молодчиков? Как они поведут себя, если с Радлем что-то случится?
Симона внезапно вскрикнула. Я взял у нее бинокль и поднес к глазам. Через ворота двое эсэсовцев вели Штейнера.
Они подошли к буку и остановились.
Было без десяти минут восемь.
– Спектакль начинается, – проговорил я. – Не хватает только Радля. Идете со мной?
Обращался я к Эзре, и он это понял. Он вздохнул и кивнул:
– Угу. Все сделаю, как ты хочешь, Оуэн. В случае чего в стороне не останусь.
– Хорошо, тогда доставьте меня к узлу связи как можно скорее, а по дороге я объясню, что делать.
Я улегся на пол машины, и Симона накрыла меня старым одеялом. Времени у нас было немного, едва-едва, чтобы успеть. Я точно знал: Радль назначил на восемь часов – в восемь часов все и начнется. Немецкая точность, пропади она пропадом!
Когда мы остановились, Эзра вышел из машины первым, потом Симона. Наступила пауза, и Райли прошептал:
– Быстро, как ты и хотел, Оуэн.
Я выбрался пригнувшись и шмыгнул туда, где остановился Эзра, – на крыльцо старого дома Грувиля. Эзра держал для меня дверь открытой. Я вошел в прихожую, держа маузер наготове у бедра.