Игра Джералда

Кинг Стивен

Опять эти отвратительные звуки доносились до нее из коридора. Чавканье грязного, голодного пса, пожирающего человека, с которым связаны твои самые яркие впечатления, с которым ты прожила семнадцать лет.

– Ну и дела, – сказала она. – Кошмарные дела. Ее голос потускнел. Он просил дать ему отдохнуть, однако отдыха не было. Вновь возвращалось, накатывало порывами отчаяние. Джесси нуждалась хоть в каком-то просвете. Парень в лесу, видимо, решил, что на сегодня довольно, и выключил свою пилу, но гагара изредка издавала одинокий крик, а ветер становился резче по мере наступления сумерек, хлопая дверью чаще и сильнее.

Но ужаснее всего было чавканье

пса, который пожирал плоть ее мужа. Джесси вспомнила, что, пока Джералд расплачивался за сандвичи от Амато, она зашла в соседнюю дверь, где располагался «Мишо маркет». У Мишо всегда была хорошая рыба – такая свежая, что могла бы еще поплавать, как выражалась ее бабка. И она купила аппетитное филе палтуса, чтобы поджарить его, если они останутся на ночь. Палтус подходил вполне, ибо Джералд, который ел только бифштексы и жареных цыплят (плюс эпизодически жареные грибы), вдруг заявил, что хочет палтуса. Она купила рыбу, но съесть ее он не успел.

– Это просто джунгли, – сказала Джесси своим потускневшим, хриплым голосом и поняла, что она не просто думает голосом Рут Нери: она и ощущать стала, как Рут, которая в их студенческие годы могла жить на диете из одних «Мальборо», если бы не было ничего другого.

Голос Рут снова заговорил:

«Помнишь ту песню Ника Лоу, когда ты вернулась домой после занятий по керамике прошлой зимой? Ты слушала и смеялась, помнишь?» Да, она помнила. Помнила эту песню Ника Лоу, в которой были слова вроде «Она была царицей удачи, теперь же стала обедом собачьим» – грустное размышление об одиночестве, посаженное на довольно прыткий, солнечный ритм. Да, Рут права, черт, это было смешно той зимой, но совсем не смешно сейчас.

– Перестань, Рут, – простонала она. – Если уж ты поселилась во мне, имей хотя бы уважение и перестань подкалывать меня.

«Подкалывать тебя? Джесс, милая, я тебя вовсе не подкалываю, я пытаюсь тебя разбудить!» – Наоборот, я не могу заснуть! – возразила Джесси раздраженно. На озере гагара снова крикнула, как бы в подтверждение. – Благодаря тебе, в какой-то мере.

«Да нет же. Ты не просыпаешься – по-настоящему, я имею в виду – уже долгое время. Когда случается какая-то беда, знаешь, Джесс, что ты делаешь? Ты говоришь себе: „О, не надо об этом беспокоиться, это просто дурной сон. Они иногда бывают, но это не на самом деле, сейчас повернусь на другой бок, и все будет нормально“. Вот что ты делаешь, Джесс, понимаешь?» Джесси открыла рот для ответа – надо было обязательно ответить на это, – но Хорошая Жена Бюлингейм заговорила прежде, чем Джесси успела собрать мысли:

«Как ты можешь говорить такую чепуху? Ты невыносима! Уйди!» Голос Рут снова рассыпался в издевательском смехе, и Джесси подумала, как неприятно и странно слышать в собственной голове смех старой подруги, которая исчезла из виду давным-давно и находится Бог знает где.

«Уйти? Тебе это не нравится, не так ли? Манная каша, папочкина дочка. Как только действительность предъявляет свои права, как только ты осознаешь, что это не сон, ты хотела бы удрать».

«Я и хотела бы удрать, но, к сожалению, не могу. Если хочешь, давай поговорим о Hope Каллигэн».

«Хорошо, – сказала Рут, – поговорим о Hope, твоем терапевте, твоем советчике. О той Hope, которую ты стала посещать, когда бросила живопись, потому что некоторые картины пугали тебя. А это был – так совпало, да? – период, когда Джералд стал терять к тебе эротический интерес и ты стала нюхать его рубашки – не пахнут ли они женскими духами.., ты помнишь Нору, а?» «Нора Каллигэн была лицемерная

стерва!» – взвизгнула Хорошая Жена.

«Нет, – возразила Джесси, – у нее были хорошие намерения, ни минуты в этом не сомневаюсь, но она всегда делала на шаг больше, чем нужно, задавала один лишний вопрос».

«Но ты говорила, что очень любишь ее. Разве ты мне это не говорила?» – Я не хочу думать. – сказала Джесси. Ее голос молил. – И я не хочу слышать эти голоса, говорить с ними. Это кошмар.

«Все равно послушай, – сказала Рут мрачно, – от этого не убежишь, как ты убежала от Норы.., да и от меня, если уж на то пошло».

«Я никогда не убегала от тебя. Рут!» Ну, это просто неправда. Конечно, она сделала именно это: упаковала свои чемоданы и съехала из уютной комнаты, которую они делили с Рут. Она сделала это не потому, что Рут начала задавать ей слишком много вопросов – вопросов о ее детстве, озере Дарк-Скор и о том, что могло случиться тем летом. Нет, только плохая подруга могла бы съехать из-за этого. Джесси переехала не потому, что Рут начала задавать вопросы: у Рут всегда недоставало такта. Поэтому Рут не могла стать настоящей подругой. Рут видела черту, которую Джесси проводит, и тем не менее все время переступала через нее. Как годами позже сделала Нора.

"Ты можешь и теперь убежать, милая, – сказала Рут. – Твой мозг не прикован к кровати, и мы обе это знаем. Ты можешь мысленно удрать, если хочешь, но мой тебе совет – не делать этого. Потому что я – единственный твой шанс.

Если ты будешь лежать и представлять себе, что это просто дурной сон оттого, что ты лежала на левом боку, ты умрешь в этих наручниках. Ты этого хочешь? Ты жила в наручниках и умереть в них хочешь?" – Я не хочу об этом думать! – простонала Джесси в сумрачную пустоту комнаты.

Несколько секунд Рут молчала, однако прежде чем Джесси с облегчением подумала, что Рут ушла, она снова заговорила, раздражая, терзая ее, как терьер тряпку.

«Джесс, ты, наверное, предпочитаешь считать себя сумасшедшей, чем открыть старые секреты, но с тобой все в норме. Я – это ты, и Хорошая Жена – тоже ты.., мы все – это ты, в сущности. Я легко могу представить, что случилось в тот день на Дарк-Скор, когда вся семья была в отъезде, и меня интересует одна вещь, которая не имеет ничего общего с самим происшествием. Мне любопытно узнать: ты действительно готова разделить с Джералдом его участь в когтях пса, который снова явится завтра? Это что – запоздалое раскаяние или мазохизм?» Снова слезы ползли по ее щекам, и она не отдавала себе отчета в том, плакала ли она потому, что ощутила реальную возможность умереть тут, в этом доме, или потому, что впервые за последние четыре года она подумала о другом дачном месте, на озере Дарк-Скор, и о том, что случилось там во время солнечного затмения.

Однажды она почти выдала этот секрет на женской группе по психотренингу… Это было в начале семидесятых, и, конечно же, посещение этой группы было очередной идеей ее подружки по комнате. Джесси отправилась туда спокойной, во всяком случае, сначала. Это было безобидное занятие, еще одна страница удивительного, хотя и выцветшего уже карнавала под названием «Колледж».

Для Джесси первые два года в колледже – особенно с Рут Нери, которая таскала ее по всем вечеринкам, скачкам и выставкам, – были в основном содержательными и веселыми: ей нечего было бояться, а радости сами спешили навстречу. Все это было слишком ярким, чтобы быть повседневностью, – так люди видят мир в горячке. Эти два года, в сущности, были вспышкой в ее жизни.