Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
— Давай, — предложил Мандачува. — Пожуй травы, и пойдем с нами. Мы спрячем тебя.
— А Уанда? — спросил Миро.
— Я сейчас найду ее, — сказал Мандачува.
— Ты не знаешь, где она живет.
— Знаю, — возразил Мандачува.
— Мы делаем это часто, — сказал Хьюмэн. — Мы знаем про всех, где они живут.
— Но никто вас никогда не видел!
— Мы скрываемся, — сказал Мандачува. — К тому же никто нас не ищет.
Миро представил, как десятки свинок крадучись ходят по Милагре в ночной тьме. Охраны не было. Лишь немногих людей дела заставляли выходить
«Какие мы глупцы, считали, что можем изолировать их от нашей культуры. У них осталось больше секретов от нас, чем у нас от них. Вот тебе и культурное превосходство».
Миро сорвал стебль капима.
— Нет, — сказал Мандачува, забирая стебель у Миро. — Нельзя брать корневую часть. Если съесть корень, ничего не получится. — Он выбросил корень, который сорвал Миро, и сорвал еще один, примерно на десять сантиметров выше основания. Тогда он скомкал его и вручил Миро. Миро начал жевать.
Мандачува щипал и тыкал его.
— Не беспокойся, — сказал Миро. — Найди Уанду. Они могут арестовать ее каждую минуту. Иди же.
Мандачува посмотрел на остальных и, уловив невидимое одобрение, побежал вдоль ограды к склонам Вила Альта, где жила Уанда.
Миро пожевал еще. Как и сказали свинки, он чувствовал боль, но не обращал на нее внимания. Единственное, что интересовало его, — выйти, остаться на Лузитании. Может быть, с Уандой. Забыть обо всех правилах. Когда он оставит людей и останется в лесу, они потеряют свою власть над ним. Он станет отступником, в чем его уже обвиняют. Он и Уанда оставят за собой все сумасшедшие правила человеческого поведения, будут жить, как хотят, и вырастят новых людей, с новой системой ценностей, которым они научатся от свинок, из жизни в лесу; такого еще не было в Ста Мирах, и Конгресс не сможет остановить их.
Он подбежал к ограде и схватился за нее обеими руками. Боль была такой же сильной, но теперь ему было все равно, и он забрался наверх. Но с каждой секундой боль становилась все сильнее, и он начал ощущать ее очень остро. Он начал понимать, что капим вовсе не действует на него, но он уже был на самом верху. Боль сводила с ума; он не мог думать; по инерции он перекинулся через верх, и голова его прошла через вертикальное поле ограды. Мозг его наполнился всей болью его тела, как будто он весь горел.
Маленькие друзья в ужасе смотрели, как их друг висел на ограде, голова и туловище с одной стороны, ноги с другой. Они закричали все вместе, потянулись к нему, попытались стянуть с ограды. Они не жевали травы и боялись прикасаться к ограде.
Услышав их крики, Мандачува вернулся. Действие травы на него не кончилось, и он залез на ограду и столкнул Миро. Миро тяжело упал на землю, рука его все еще касалась
— Быстрее! — закричал Листоед. — Пока он не умер, надо посадить его!
— Нет! — ответил Хьюмэн, отталкивая Листоеда от застывшего тела Миро. — Мы не знаем, умирает ли он! Ты знаешь, что боль — только иллюзия, на нем нет ран, боль должна уйти.
— Она не уходит, — сказал Эрроу. — Посмотри на него.
Миро лежал, сжав кулаки, подогнув ноги, выгнув спину и шею. Он часто и трудно дышал, и лицо его все сильнее сжималось от боли.
— Прежде чем он умрет, — настаивал Листоед, — надо дать ему корни.
— «Найди Уанду», — вспомнил Хьюмэн и повернулся к Мандачуве. — Иди! Найди, ее и скажи, что Миро умирает. Скажи, что ворота закрыты, а Миро на этой стороне и умирает.
Мандачува побежал и скрылся из виду.
Секретарь открыл дверь, но Эндер почувствовал облегчение, только когда увидел Новинью. Когда он послал Элу за ней, он был уверен, что она придет; однако пока они ждали столько долгих минут ее прихода, он начал сомневаться в том, что правильно понимает ее. Но сомневаться не было нужды. Она была именно такой, какой он ее себе представлял. Он заметил, что ее волосы распущены и разметаны ветром, и впервые со времени приезда на Лузитанию Эндер увидел в ее лице ту девочку, которая вызвала его меньше двух недель, больше двадцати лет назад.
Она выглядела напряженной, обеспокоенной, но Эндер знал, что ее беспокойство оттого, что она вошла в дом епископа так скоро после того, как были раскрыты ее прегрешения. Если же Эла сказала ей о Миро, это тоже должно было добавить ей забот. Но все это было временно; Эндер видел в ее лице, в спокойных движениях, в твердом взгляде, что конец ее долгого обмана был действительно тем даром, на который он надеялся, в который он верил. «Я пришел не для того, чтобы сделать тебе больно, Новинья, и я рад, что мой рассказ принес тебе не только стыд».
Новинья смотрела на епископа. Не вызывающе, а вежливо, с достоинством; он ответил тем же, тихо предложив ей садиться. Дон Кристао привстал со своего стула, но она покачала головой, улыбнулась и заняла другой стул возле стены. Ближе к Эндеру. Эла подошла и встала за ней, так что она тоже оказалась вблизи Эндера. «Как дочь, стоящая между родителями», — подумал Эндер; потом он отогнал от себя эту мысль и больше не думал об этом. У него были более важные дела.
— Похоже, — заговорила Боскинья, — что вы решили сделать это собрание интересным.
— Я думаю, Конгресс об этом уже побеспокоился, — сказала дона Криста.
— Вашего сына обвиняют, — начал епископ Перегрино, — в преступлениях против…
— Я знаю, в чем его обвиняют, — прервала Новинья. — Я узнала об этом только что: Эла рассказала мне. Но я не удивлена. Моя дочь Эланора тоже нарушала некоторые правила, которые установила для нее ее наставница. Для них обоих важнее своя совесть, чем правила, установленные другими людьми. Это плохо, если ваша задача — поддерживать порядок, но хорошо, если вы хотите учиться и адаптироваться.