Игра и кара
Шрифт:
Никого.
Калмык перевел взгляд на руки. Пальцы мелко тряслись, как после недельного запоя.
Глюки. Просто бредовые галлюцинации стали донимать завязавшего давным-давно запойно пить Калмыка. Белая горячка, говорят, иногда дает рецидив через много лет. А вчера еще был этот гребаный стакан коньяка. Да и вообще он здорово истаскался за последнее время. Нервишки стали совсем никуда. И все-таки надо со всем этим разобраться.
Калмык унял дрожь в руках, немного посидел, потом положил в задний карман джинсов газовый пистолет, сработанный под "макарова", и вышел из квартиры.
Когда
Он трудно засыпал в эту ночь, все ворочался с боку на бок около мирно посапывающей Ирки, а когда все-таки успокоился, сразу провалился в тягучий и вязкий кошмар. Какая-то старуха с седыми патлами падала с лестницы лицом вниз, получалось, прямо на Калмыка и цеплялась за него своими костлявыми пальцами. Калмык отрывал их от себя, и все никак не мог, и задыхался, потому что от этой хватки останавливалось сердце, и пытался закричать, и терял силы, и что-то нужно было сказать этой ведьме, какие-то слова, тогда бы она отстала от него... Резкий длинный звонок в дверь вырвал его из мертвящего захвата. Калмык с облегчением выкарабкивался в реальность. "Гнездилище душ умерших" - вот что надо было ей сказать!", - вдруг подумал он на границе сна и яви, поразился незнакомым словам, пришедшим на ум, и открыл глаза.
По нервам опять ударил пронзительный звук звонка. Калмык взрыкнул, перелез через беспробудную Ирку и, не зажигая света в прихожей, подошел к двери.
Давно его уже никто не беспокоил среди ночи. А если бы случилось что с кем-нибудь, есть на то телефон в спальне, все приближенные Калмыка знали это. Он посмотрел в дверной глазок.
И не очень удивился, увидев искаженные оптикой хари трех давешних мертвяков.
– Кто там?
– спросил для проформы Калмык, хотя уже точно знал, что сейчас будет делать.
– Володь, Мишка это... С Колей я. И с Иваном. Нам бы это... бутылку.
Голос Обряда звучал глухо и виновато.
"Как десять лет назад! За бутылкой пришли!" - оторопело подумал Калмык. Проснулись, стало быть..."
– Щас, - хрипло выдавил он из себя.
– Сейчас открою.
Он выдвинул из встроенного шкафа нижний ящик с инструментами, достал из дальнего угла давненько невостребуемый кастет, просунул в него пальцы, щелкнул замком и шагнул за порог. Мертвяки оживленно задвигались, зашоркали ногами.
– Во, Володь! Трубы горят.
– Коля Кривой чиркнул себя ребром ладони по горлу.
– Два красненьких есть у тебя? Дай нам два пузыря. Ванюша тебе сейчас пятерку отдаст, есть у него, а остальное завтра донесем.
– Какую пятерку?
– машинально спросил Калмык, жадно шаря наливающимися кровью глазами по мятым, таким знакомым лицам. Ничего не говорили ему эти рожи. И не скажут, видно. Дуру до конца валять будут.
Дядя Ваня, значительно набычившись, долго шарил в кармане и наконец достал пять тысячных купюр. Черно-зеленых! Дыхание у Калмыка перехватило. Еле сдерживая охваченную кастетом правую руку, он медленно повернулся к Обряду и взбешенным глазом уткнулся в его перебитую переносицу.
– Вы откуда свалились такие... свежие, а? Не торгую я теперь. Лет сто уже не торгую, понял?! И денег таких уже в природе не существует. С тех пор... Калмык набрал
– С тех пор, как сдохли вы один за другим!
Калмык перевел взгляд на отшагнувшего в тень Кольку Кривого и увидел на лице его дьявольскую улыбку. Как днем, в своем окне. В глазах его плясали веселые чертики.
– Ну, это как сказать...
– вдруг совершенно трезвым и глубоким, другим каким-то, не его голосом начал Обряд. Но Калмык не стал слушать дальше. Он все понял. Комедия. Дикую комедию ломают перед ним эти оборотни. Отвратительный страх тошнотной волной окатил его. А потом бешеное безрассудство, которое столько раз выручало бывшего зэка по кличке Калмык, ударило ему в голову, и он с облегчением отдался спасительной психопатии.
Он зарычал, подтянул колено к груди и сильным толчком в живот отшвырнул Обряда к лестнице. Не давая никому опомниться, подскочил к Кольке Кривому и завалил его набок ударом левой в ухо, развернулся и завершил свой рейд, врезав кастет в лоб разгибающегося Обряда. Дядю Ваню, учитывая почтенный возраст, он трогать не стал, и правильно. Тот заскулил и кинулся мимо Калмыка вниз по лестнице, а Обряд уже лежал внизу, у батареи, как вчера вечером, и дядя Ваня со всего маху налетел на него и потешно распластался поперек, и Колька Кривой проковылял мимо, держась за ухо, вниз, к своим бедовым дружкам. А Калмык стоял, тяжело дыша, и глядел на них сверху. И ощущение у него было такое, что его опять выставили дураком, что не силу свою показал он, а просто продолжил играть вместе с ними их сраный спектакль.
Потому что он слышал, как у Обряда хрустнули шейные позвонки при ударе о лестницу, а он сейчас вставал, низко нагнув голову и задумчиво отряхивал грязные брючины.
Когда Обряд со стоном разогнулся, голова его так и осталась висеть на плечах лицом в пол, упираясь в грудь исцарапанным подбородком. Коля Кривой заботливо взял ее обеими руками и осторожно придал ей нормальное положение. Дядя Ваня, кряхтя, перевалился на бок, и сел на задницу, прислонившись спиной к батарее. Все трое укоризненно смотрели на Калмыка.
Обряд окончательно очухался и развел руки ладонями вперед:
– Я не понял, Володь, не по делу это... За что?
– Да!
– выпалил задиристо тщедушный Колька Кривой, не переставая придерживать Обрядову башку. Обряд подпер подбородок кулаком и обиженно выставил вперед нижнюю челюсть.
– Ты это... С Дурындой будешь дело иметь! Дурынде я все скажу. И Марату. Пойдем, Вань.
Дядя Ваня поднялся с пола, Коля Кривой перехватил руки и взял Обряда за уши сзади, и странная прцессия тихонько поковыляла вниз по лестнице.
Калмык, отказываясь верить своим глазам, вцепился в перила и проводил их обезумевшим взором. Когда шарканье подошв в подъезде затихло, он обессиленно прислонился к стене. Только Дурынды с Маратом мне здесь еще не хватало, с каким-то тупым равнодушием подумал он. А потом устало свесил руки и заплетающимся шагом вошел в квартиру.
В следующие три дня его взяли в форменную осаду. Уроды с утра до вечера торчали у помойки, базарили, иногда деловито уходили куда-то и возвращались с бутылкой. Обряд все подправлял палку, торчавшую у него из-за пазухи и подпиравшую подбородок, основательный дядя Ваня разливал и с осуждением поглядывал на окно Калмыка.