Игра, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе
Шрифт:
— Эрнестыч, — заговорил стриженный. — Г-горохов сказал, что у тебя р-револьвер есть. А ты с-стрелять умеешь?
— Не болтай лишнего, Вовчик, — строго сказал хозяин. — И ты, Горохов, не болтай. Языки бы вам обоим подрезать.
Потом все трое прошли на кухню, задымили папиросами и стали разговаривать. «Опасное дело задумали, профессор… — доносились до Пети обрывки фраз. — Не д-дрейфь. Горохов, все б-будет тип-топ, в ажуре…»
Петя решил подобраться поближе и послушать, о чем они говорят.
5
Шторы на кухне были плотно задвинуты, а над столом, за которым расселись злоумышленники, в облаках табачного дыма светил красный, увешанный кистями абажур. Под ним лежал развернутый лист бумаги, на котором фломастером был нарисован план демонстрационного зала выставки «Сокровища гробницы». Кукловодов водил по плану карандашом и что-то объяснял.
Оказавшись на кухне, Петя полез на огромный, как дом, буфет. Это чудо мебельного искусства все было изрезано львиными мордами и оплетено венками, а на высоте двух с половиной метров от пола далеко вперед выдавалась роскошная драконья пасть с высунутым языком. В этой пасти, словно в пещере, Петя и расположился для того, чтобы смотреть и слушать.
— Сигнализация — полная туфта, — говорил хозяин. — Я эту феньку еще двадцать лет назад придумал, а америкосы только сейчас доперли. Надо будет, чтобы кто-то остался в зале после закрытия, вот в этом уголке, под маскировочной тканью.
Повисла пауза, Вовчик и Горохов исподлобья косились друг на друга.
— А ты с-сам-то чего, Эрнестыч? — заговорил Вовчик. — Кто же к-кроме тебя?..
— Я не могу, — строго отрезал «Профессор». — Меня кто-то видел, может, узнали.
— Г-где видел-то, Эрнестыч?
— Там, на выставке. Может, показалось.
Тихий, но впечатлительный Горохов запаниковал:
— Нет, нет. Профессор, это не дело, так не договаривались. Если вы засветились, надо все сворачивать, я в такие игры не играю…
Он сделал попытку подняться, но Вовчик удержал его сзади за рубаху, а Кукловодов внезапно перегнулся через стол и влепил ему тяжелую оплеуху. Горохов едва удержался на стуле, схватился за лицо и заскулил.
— Сиди и не рыпайся, — зашипел главарь. — Ты — червяк. Раздавлю, мокрого места не останется. Вспомни, кем ты был до меня. Я тебя из петли вытащил. Такие как ты вообще права жить не имеете, вас надо уничтожать еще во младенчестве…
Простодушный Вовчик решил за приятеля заступиться:
— Ладно, Эрнестыч, ты чего т-так раскипятился? Вот он, Горохов, сидит, н-никуда не уходит. Ты лучше объясни, что это у т-тебя здесь в квартире за т-таинственные явления? Кто без тебя по т-телефону звонил?
Вопрос был особенно неприятный, потому что ответа на него Кукловодов не знал. Сделав паузу, он сложил пальцы
— Дело не в том, кто звонил и звонил ли вообще, — заговорил Кукловодов, уходя от прямого ответа. — Дело в том, что в ближайшие дни мы набьем чемоданы деньгами и уедем отсюда. Уедем навсегда, исчезнем, растворимся…
Но Вовчик не унимался:
— А может, у тебя барабашка завелась, а, Эрнестыч? Я читал про таких — ма-аленькие такие п-приведения, пакостят в квартире по мелочам. Могут разбить ч-чего-нибудь, на б-бумажке могут чего-нибудь написать или даже на м-машинке напечатать. А, Эрнестыч, может у тебя б-барабашка завелась?
— Сам ты, — Кукловодов легонько щелкнул Вовчика по стриженной голове, — барабашка. Глупости все это. Просто телефон барахлит.
— А прослушки нигде нет? — угрюмо пробурчал Горохов. — Может, ментура вам уже жучков в стены понатыкала.
— Дурак ты, Горохов, а не поэт. От меня не то что жучки, от меня лишнюю пылинку не спрячешь. Давайте решать, кто останется. Вот здесь, за саркофагом, — Кукловодов поставил на схеме крестик, — есть подходящий уголок, в самый раз для одного человека…
Чтобы увидеть схему, Петя вылез из пасти и сделал несколько осторожных шажков по языку дракона. В поле обзора появилась поверхность стола, но листок загораживал теперь натянутый на проволочном каркасе тряпочный абажур лампы.
Повертевшись так и сяк, Петя вдруг с ужасом ощутил, что он поехал. По счастью, в следующую секунду нога его нащупала какую-то неровность, щербинку или царапину, и он застыл на месте, боясь пошевелиться. От едкого, густого табачного дыма голова шла кругом и начинало поташнивать, горло душил подступающий приступ кашля.
Между тем внизу разгорался нешуточный спор: Вовчик и Кукловодов требовали, чтобы остался Горохов, но тот упрямо отказывался.
— Я не останусь.
— Почему это ты не останешься?
— Сам оставайся.
— А машину кто поведет!?.
— Я мертвых боюсь.
— Каких еще мертвых?
— Там, на выставке.
Не находя от возмущения слов, Вовчик обратился к Кукловодову. Тот принялся Горохова стыдить:
— Ну какой же мертвый, опомнись. Мумия, ей пять тысяч лет, кроме бинтов и смолы ничего не осталось…
— Нет, нет, я не пойду, — упрямо твердил Горохов.
Вовчик начал горячиться и назвал Горохова «поэтом недоделанным» и еще нецензурно. Тот размахнулся и слабо ударил Вовчика по щеке. Оба вскочили, схватились и тряхнули буфет.
Петя поехал вниз, сорвался и полетел.
Отпружинив от абажура, он снова подлетел вверх, описал дугу и угодил в наполненную до половины хрустальную сахарницу.
Спорщики повернули головы и замерли.
Вовчик захотел что-то сказать, но начал так заикаться, что не смог ничего выговорить.