Игра на вылет [= Секретная операция]

Ильин Андрей

— Все? — спрашивал собеседник, когда я замолкал более чем на две минуты.

— Нет, — отвечал я и снова, но чуть другими словами повторял то, что излагал ранее. Короче, сказка про белого бычка.

Он так же добросовестно прослушивал знакомую, из серии мало что видел, мало что слышал, но все готов рассказать, сказочку, делая пометки в лежащих на столе листах.

— Теперь все?

Далее тянуть волынку было бессмысленно.

— Теперь все!

Я проиграл.

Собеседник собрал бумаги и вышел. Ничего не объясняя.

За его молчаливым уходом могло последовать все что угодно: возвращение костоломов, слепой выстрел в голову из невидимой щели в стене, пожизненное заключение.

Все — кроме освобождения.

Но последовало то, что я в своих предположениях даже не рассматривал.

Меня потревожили только через сутки. В помещение вошел свежий, которого я еще ни разу не видел, человек. Одно это уже было странно. Заговорщики не любят без крайней необходимости демонстрировать новые лица. Человек сел за стол, коротким жестом отослав всю охрану.

Неужели поклевка? Неужели изжеванный рыбьей мелюзгой живец таки привлек внимание крупной рыбины?

— Зачем вы явились к нам?

— Я уже говорил — предложить информацию.

— В обмен на что?

— На жизнь.

— Но, оставаясь на свободе, вы ее имели изначально.

— Увы, нет. Я стал слишком опасен своим старым хозяевам. Тому есть основания. Вопрос моей ликвидации — это вопрос только времени. Системе может противостоять только система. Например, ваша. Защитить свою жизнь в одиночку я не могу. Кроме того, для безопасного ухода мне понадобятся деньги. Очень большие деньги. И очень большие связи. Вы понимаете — хирургическая пластика, документы, визы, прикрытие, отвлекающие мероприятия. Я не желаю провести остаток жизни, прячась в глухой деревне, в чужом подполье, за кадушкой с квашеной капустой. Я хочу жить нормально. И даже хорошо. Так, как я это заслуживаю. Задачи подобных масштабов один человек решить не в состоянии.

— Допустим. Но тогда где информация? Я прослушал ваши показания. Они очень многословны, очень многозначительны и эффектны на слух. И еще они очень бесполезны.???Туликове??? бесполезны. Вы не сказали ничего сверх того, о чем нам и так известно.

— Товар по деньгам.

— То есть?

— Мне не предложили реальной цены, Я просил жизнь, а не это. — Я обвел пальцем собственную распухшую физиономию. — Дайте настоящую цену, тогда поговорим о товаре.

Незнакомец усмехнулся:

— В общем, логично. Настолько, что вначале я подумал так же. Я подумал, что туповатый исполнитель ценой предательства пытается выторговать себе сытую жизнь. Не такая уж редкая ситуация. Наверное, это объяснение меня бы устроило. Раньше. Но не теперь, когда положение вещей изменилось. Что-то я не слышал, чтобы крысы стремились вскарабкаться на тонущий корабль. С тонущего на берег соскочить — это сколько угодно. Это нормально. Наоборот редко. Только если это сошедшая с ума крыса. Или очень хитрая крыса. Или знающая то, чего не знает даже сам капитан.

Оправдана в подобной ситуации подозрительность? По-моему — вполне. К нам, после того как мы потерпели сокрушительный провал, переходит с победившей стороны человек, чтобы просить защиты. Тут только дурак не задумается.

Я задумался. Я очень задумался. И задумался не один. Я привлек к сотрудничеству специалистов. Разных. От актеров и психологов до лингвистов. И знаете, что они мне поведали? Что этот человек, — указал он на бумагу, — говорит много меньше, чем хочет сказать, что речь его заранее составлена, заучена и срежиссирована. И что режиссура эта сырая. Посредственная режиссура. В общем, если одной фразой — говоривший говорит не то, что думает, а думает не то, что говорит. Я привык доверять мнению специалистов. Итак, первый вывод — вы не тот человек, за которого пытаетесь себя выдавать. Но какой?

Тогда я попытался ответить на вопрос: что ищет незваный визитер,

забираясь по собственной воле волку в пасть? Спасения? Как мы уже выяснили — нет. Информацию? Зачем? Судя по провалу, ею противник располагает в достатке. И знаете, какой вывод я сделал? Парадоксальный. Он ищет сотрудничества! Да, да — сотрудничества! Причем ищет не по собственной инициативе. Одиночка, влекомый корыстью, не способен ставить на кон свою жизнь в игре, не обещающей стопроцентного выигрыша. Одиночка, подчиняющийся коллективу, — вполне. Визитер пришел не жизнь спасать — дело делать. Дело, масштабов которого он, возможно, даже не понимает. Вы камикадзе. Вы камикадзе-парламентер. У меня челюсть от подобного вывода чуть не отпала. И отпала бы, кабы не отекла от побоев. Это же надо до такого додуматься! Впрочем, додуматься до другого, до того, что я действую на собственный страх и риск единственно с целью доказать наличие заговора, было еще невозможнее! Мой противник был свято уверен, что ему противостоят сплоченные пропрезидентские силы. Допустить, что их план развалил игрок-одиночка, он не мог. И уж совсем не мог вообразить, что, одержав победу, тот победитель явятся сдаваться на милость… побежденных.

— Я угадал?

Я молчал. Он, конечно, не угадал. Он попал точне-хонько пальцем в небо. Но он дарил мне шанс. Шанс на спасение. Я давно уже подозревал, что живым мне из этой переделки не выбраться. Я сам себя переиграл, загнав в безнадежную ловушку. Я шел менять свободу на информацию, а отдал только свободу. И вдруг такое везение! С обложенным волком-одиночкой церемониться не будут, а вот с представителем стаи — дело другое. Тут появляется поле для маневра. Главное, дать ему как следует увязнуть в собственных измышлениях. Главное, не пороть горячку.

— Похоже, к признаниям вы не склонны. Хорошо, поставим вопрос иначе — я тот самый «главврач», которого вы хотели видеть. Такая формулировка вас устраивает?

— Чем вы это можете подтвердить?

— Ну хотя бы обсуждением деталей прошедшей операции. Ведь вы были ее непосредственным участником? Я не ошибаюсь. Ведь это в том числе и вы «перекрывали воду»?

Вот она, поклевка. Вот она! Аж удилище дугой загибает! О таком леще я и мечтать не мог.

— О деталях может судить любой непосредственный исполнитель.

— Не каждый исполнитель и не о всех деталях…

Теперь не спешить. Теперь, обсуждая перипетии отыгранной партии, не сказать больше, чем допустимо знать среднего звена разработчику. Ведь в том числе и для этого он заводит столь скользкий разговор. Хочется ему выяснить степень моей осведомленности, чтобы по ней судить о моем месте в иерархической лестнице противостоящей команды. Он же не знает, что эта лестница в одну-единственную ступеньку. Он же в воображении целые лестничные марши городит, один другого круче. И разубеждать его в том я не стану. Как только он поймет, что за мной никого нет, что о противоправной деятельности заговорщиков почти ничего не известно, я умру. Жив я буду, только пока он боится встречных ходов победившего противника, пока он, как он считает, не владеет ситуацией.

Это, что называется, поймал удав свой хвост и слопал! Представляю, как он, бедолага, извелся в ожидании постпровальных репрессий, в ожидании, в общем-то, логичного добивания поверженного противника. А их нет как нет. С ума сойти! Слава Богу я объявился! Вот он и решил: раз не судят, значит, милуют. Не за так, конечно, за какие-то еще неясные услуги.

Тоже, видно, чересчур умный. Тоже в простые решения не верит, предпочитая многоходовые комбинации. Вот и докомбинировал, сам с собой сражаясь и сам себя побеждая. Я же говорю — мощный игрок. С таким такому же не совладать!