Игра на выживание
Шрифт:
Затем они пойдут гулять по главной улице города – знаменитой Рингштрассе. Она представляет собой полукруг, концы которого соединены набережной Франца-Иосифа. На этом «Бульварном кольце» расположены самые дорогие и респектабельные заведения Вены. Конечно же, они станут заходить в них, а затем дома, за ужином, обсудят и покритикуют. А в выходные они поедут в парк «Венский лес», непременно в экипаже, чтоб доставить удовольствие детям, и прохожие будут им улыбаться и приветливо махать вслед.
Когда он представлял себе радужное будущее со своей женой Валентиной, он нисколько не раскаивался в том, что по пути к благополучию сломал судьбу Лизы Раневской. Лишь краем сознания антиквар отметил, что рассчитываться за его аферу придется именно ей. Но ведь она послужила всего лишь инструментом для того, чтобы
Шанаев посмотрел на роскошные швейцарские часы «Patek Philippe». До встречи оставалось еще десять минут. На сегодня он запланировал визит к коллекционеру Николасу Мюллеру. Григорий Петрович собирался продолжать «окучивать» старика и не допускал даже мысли, что коллекция драгоценных инструментов Мюллера-Мельниченко останется без его внимания. Ведь герр Николас не вечен, и нужно не упустить момент, когда старикашка отойдет в мир иной, а здесь, в Вене, останется его уникальная коллекция. Уж он, Шанаев, придумает, как сделать так, чтобы прибрать ее к своим рукам. Завтра Григорий Петрович собирался встретиться с Дэвидом Геллертом и укрепить в нем уверенность в том, что Раневская оказалась воровкой («Кто бы мог подумать! Какой ужас!») и что со стороны Дэвида было бы правильно заплатить музею хоть небольшую неустойку. Украинские музеи так бедны! Им так нужна спонсорская помощь!
Шанаев рассчитывал под видом благотворительности выклянчить у Геллерта еще какую-то сумму. Он был уверен, что всемирно известный виртуоз ничего не смыслит в музейных делах Украины. Поэтому полагал, что у него есть все шансы развести скрипача на дополнительные пожертвования, которые добавились бы к его собственному кругленькому счету в банке.
Однако не суждено было осуществиться планам Григория Петровича. Он вдруг почувствовал острую боль в области сердца. Внезапно появившаяся боль за грудиной, точно горячая лава, интенсивная и жгучая, заливала не только грудь, но и левую руку, левую лопатку, живот, спину. Шанаев жадно хватал воздух ртом, но из-за огнедышащей лавины боли он не мог даже вздохнуть полной грудью. Чувство дикого страха охватило его. Резкая слабость от боли и нехватки воздуха, обильный пот, а затем тошнота и рвота сопровождали внезапное ухудшение состояния. Ему показалось, что он видит ужасный лик смерти…
И хотя человеколюбивые венцы тут же вызвали «скорую» и она приехала достаточно быстро, Шанаев ее не дождался. Он умер от инфаркта.
Валентина Павлова, молодая рыжеволосая девушка с бледным лицом, в темных очках, закрывавших ее заплаканные глаза, посетила нотариуса для оглашения завещания. Вышла из его конторы она достаточно быстро и сразу же заглянула в ближайшее кафе выпить чаю, так как от волнения у нее пересохло в горле. Теперь, согласно воле покойного, все его имущество принадлежало ей, законной вдове. Счета в банках Австрии, Украины и России, недвижимость в этих же странах, два автомобиля, драгоценности, коллекция антиквариата.
Мысленно она похвалила себя за то, что всегда все делала своевременно. За то, что она вышла (так вовремя!) замуж за Шанаева, а он, в свою очередь, составил завещание, отписав все состояние ей.
Валентина пила чай и думала: «Дурачок наивно полагал, что в случае чего в любую секунду сможет переписать завещание. Если вдруг разочаруется во мне! Ох! Какой же он дурачок!» Она правильно все рассчитала, и у него не осталось времени на переписывание документа. Теперь она могла начать жизнь свободную, обеспеченную, не обремененную старым мужем и его дурацкими прихотями. Она набрала номер телефона того, с кем собиралась тратить шанаевские миллионы, того единственного, кто все эти годы был рядом с ней, кто помогал ей во всех ее делах.
– Привет, любимый!
– С завещанием все в порядке?
– Конечно! А ты сомневался?!
– Ну, всякое бывает. Что будем делать теперь? Начинаем новую жизнь?!
– Нужно только закончить старую…
– В смысле?
– Мы с тобой должны закончить все так, чтобы в нашу новую жизнь не просочилось ни одной паутинки из прошлой жизни. Понимаешь? Все с чистого листа. Как будто мы с тобой вчера
– Хорошо. Заканчивай. Я подожду.
Бродский был из породы чудаковатых ученых. В его достаточно преклонном возрасте, уже под семьдесят, у него были только две привязанности в жизни: старенькая мама и работа. Мама с сыном жили на Лесном массиве в Киеве, в двухкомнатной квартирке, а работал Бродский в научно-медицинском центре на другом конце столицы, в Вышгороде. Лазарь Моисеевич любил дальнюю дорогу до работы – сперва на метро до Майдана, а потом на троллейбусе аж до Пущи-Водицы – почти два часа езды. За это время в его голове выстраивались какие-то структуры, фрагменты будущих опытов или завершения уже начатых. На счету ученого было более ста открытий и изобретений, разной степени уникальности и важности. Лазарь Моисеевич Бродский выглядел вполне заурядно. Тонкокостный человек среднего роста, с седой шевелюрой, усами и бородой медного цвета. Небольшие умные глаза горчичного цвета прятались за стеклами с большими диоптриями. Одевался Бродский скромно, даже бедно: в один и тот же костюм мышиного цвета и темные рубашки – для практичности.
Центр, где работал Бродский, занимался вопросами геронтологии, проще говоря, проблемами старения. Несколько лет назад Лев Моисеевич сделал открытие, о котором заговорил весь мир. Значение этого изобретения трудно было переоценить. В частности, сенсационное открытие Бродского приблизило ученых к пониманию процессов старения.
Вот в чем оно заключалось: одной из причин старения является повреждение теломер. Эти концевые участки хромосом стираются под воздействием стрессов. Клетки человеческого организма постоянно делятся для того, чтобы заменить изношенные или поврежденные клетки. При этом генетический материал копируется на клетки нового поколения. Этот генетический код содержится в хромосомах, окончания которых защищены своеобразным колпачком – теломерой. Но исследования показали, что теломеры укорачиваются всякий раз, когда клетки делятся. Наступает такой момент, когда клетки уже не могут делиться, так как переходы теломер укорачиваются до критической величины.
Если предыдущие исследования теломеры как главного фактора старения касались в основном ее длины, новые исследования Бродского показали, что существует еще один важный фактор, влияющий на эту часть хромосомы. Этот показатель – стресс.
В процессе изнашивания организма наблюдаются повреждения генетического материала, который необходим для развития и существования любого живого организма. Это обуславливает гибель клеток. Однако повреждения, вызванные свободными радикалами, вполне могут исправляться, так как клетки имеют способность восстанавливаться.
Киевский ученый выяснил, что концы хромосом плохо переносят стресс и при повреждении уже не могут восстановиться или «отремонтироваться». Так вот, Бродский нашел способ, с помощью которого можно было бы избежать «изнашивания» теломер.
Фактически это было изобретение продолжительной молодости и красоты.
Открытие произвело информационный взрыв. За ажиотажем в прессе последовало выдвижение ученого на самые престижные награды в области медицины. Однако Лазарь Моисеевич Бродский повел себя со свойственной ему непредсказуемостью: он категорически отказался от наград и от общения с прессой. Более того, даже тогда, когда весь мир облетело сенсационное сообщение о том, что киевским ученым разгадана одна из сложнейших геронтологических задач века, Лазарь Моисеевич не стал давать интервью – о его успехах говорили коллеги.
Он также отказался от самой престижной премии за вклад в науку, технологию и социальное благополучие – премии Дэна Дэвида – и миллиона долларов. Как-то ученый все-таки дал интервью одной настойчивой израильской журналистке. На ее вопрос, почему он отказался от миллиона долларов, Бродский ответил: «Зачем мне нужен миллион, когда я, подобно Фаусту, могу подарить человечеству вечную молодость и красоту?»
И хотя фармацевтические концерны буквально завалили Лазаря Моисеевича заманчивыми предложениями, суммы которых во много раз превосходили премию Дэна Дэвида, чудак ученый и от них благополучно отвертелся. Те какое-то время еще повторяли попытки, но, убедившись в полной невозможности переговоров с Бродским, оставили его в покое.