Игра по крупному

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Сын Президента Азербайджана, сэр, — произнес Слава. — Говорили уже.

— Слушай... прекрати, — поморщился я. — Еще раз обзовешь «сэром», обижусь.

— Ты должен вылететь в Баку уже завтра, — сказал Костя. — А сейчас мы должны поехать в их посольство, где тебя детально ознакомят с тем, что произошло. Насчет легенды для тебя и Соло­нина надо подумать. Что-то тут есть.

— А почему все-таки я, — спросил я Костю, — что у них, своих следователей нет?

— Во-первых, кланы, — ответил Костя. — Любой прокурор,

любой следователь — чей-то человек. А в связи с тем что нефтяной пирог оказался донельзя жирным, борьба между клана­ми обострилась. Делиться никто не желает. Впро­чем, тебе это объяснят сегодня лучше меня.

— А во-вторых? — спросил я.

— Во-вторых, фамилия тебя подвела, — встрял Слава. — У них там усилилось турецкое влияние. Возможно, прослышав про тебя, реши­ли, что ты потомок янычаров. А что? Было дело?

— Как раз наоборот. Один мой прапрадед всю жизнь воевал с турками и любил рассказывать односельчанам об этом. Прозвище стало фами­лией. Что теперь делать?

— Это бывает, — кивнул Слава. — Но только не вздумай их там разочаровывать. Пусть дума­ют — потомок янычаров. Как Остап Бендер. Тебе же лучше. У меня, кстати, тоже история с фами­лией. Мой прапрапра... ну, словом, еще при кре­постном праве носил фамилию Князев. С такой фамилией его и продали помещику, который был всего коллежским асессором. И тот по пьянке как-то возроптал: это почему ты Князев, а я всего лишь Пристаншцев? Из грязи да в князи? Нет уж, если из грязи, то и будешь Грязнов!

Мы с Костей вежливо посмеялись, погляды­вая на часы. Времени, судя по озабоченному виду Кости, оставалось в обрез. А я еще не завтракал. Ирина же без этого меня из дома не выпустит. Поэтому я быстренько натянул на себя джинсы, свитер, дубленку... И мы крадучись добрались до входной двери. Но тут мне в спину ударил окрик, похожий на лязг автоматного затвора:

— Турецкий! Марш завтракать!

Пришлось вернуться.

2

На улице мы разошлись: Грязнов — в свою контору, мы с Костей — в посольство Азербай­джана.

— Договоримся так, — сказал Слава, крутя мою пуговицу на дубленке, чего я терпеть не могу. Ведь будет крутить, пока не открутит. — Я прикрою твой тыл здесь, в Москве. Сейчас у нас в столице, считай, половина населения солнеч­ной республики. И буду поддерживать с тобой связь, если подаришь мне свой спутниковый.

— Чего захотел! — сказал я, оторвав его руку от своей пуговицы. — Пусть тебе Президент Азербайджана подарит... А кто будет координи­ровать?

— Если ты не возражаешь, то я, — улыбнулся Костя, открывая дверцу ожидавшей нас машины.

Вот теперь я почувствовал по-настоящему, что я дома. Дома — это когда вокруг твои друзья.

— Тогда все будет путем, — сказал я и ткнул Славу кулаком в плечо.

— Э-эй... — Он замахал руками, едва усто­яв. — Наблатыкался

там со своими рэмбо... В общем, звони, не пропадай. Мне там в посоль­стве, как ты понимаешь, делать нечего, а ты мне потом доложишь... сэр! — закончил он, отходя на безопасное расстояние.

Уже из салона машины я погрозил ему кула­ком, чувствуя, что теплое чувство, как недавно от коньяка, заполняет меня изнутри.

Дома! Даже Баку — мой дом, как для многих азербайджанцев — Москва.

В посольстве, после непродолжительных фор­мальностей, нас провели в небольшую комнату с портретом Президента на стене, с большим теле­визором «Сони» и огромным телефаксом, не го­воря уже о компьютере с черным экраном, по которому блуждали, переливаясь, какие-то раз­ноцветные морские звезды, хотя это могли быть и виртуальные пауки.

За столом сидел юный улыбающийся госпо­дин, почти мальчик, в черном костюме, при галс­туке, с четками в руках, которые он постоянно перебирал. Мне это было до фонаря. Ну косит этот холеный, домашний мальчик под правовер­ного, так это к делу не относится.

— Самед, — представился он.

Присаживаясь, я еще раз невольно взглянул на его блестящие темно-вишневые четки. Игруш­ку нашел. Значит, сняли мы комсомольские значки и прочие советские отличия и нацепили православные крестики? А они — четки в руки? Наверняка был комсомольским активистом. Я таких узнаю по выражению губ — что-то в них циничное, капризное и нетерпеливое. Им все сразу вынь да положь.

Впрочем, полноват для молодежного лидера. Те всегда в бегах, всюду им надо поспеть. Оттого поджарые и немного потные. Этот благодушный улыбался, поглядывая на меня. На Костю — ноль внимания.

— Я таким вас себе и представлял, Александр Борисович, — вежливо улыбнулся Самед и, спо­хватившись, снова принялся перебирать эти свои четки, которые начали меня доставать.

Я переглянулся с Костей. Все-таки я сейчас инкогнито. Засекречен, как разработчик лазерно­го оружия. А оказывается, пользуюсь широкой популярностью в узких кругах азербайджанского дипломатического корпуса. Пожалуй, Питер от меня откажется, как только узнает. Зачем ему рассекреченные сотрудники?

— Я читал о вас, — продолжал Самед, улыба­ясь. — Ведь о вашей деятельности пишут книги. Правда, вы там под другой фамилией, но разве трудно понять, кто есть кто? Но можете не бес­покоиться. Это не выйдет за эти стены.

Ну да, зато будете держать меня на крючке, подумал я. Впрочем, этого следовало ожидать. Было немало громких дел, писали в газетах, какие-то борзописцы успели накатать романы... Я предупреждал. Что толку секретить тех, кто уже стал известным? Я не ученый, чтобы запирать меня в кабинете или в лаборатории типа Лос- Аламос. Я должен мотаться по миру, бывать в разных городах, столицах, где меня вполне могут опознать те, кто про меня читал.