Игра по системе
Шрифт:
— Так вот, — шеф слегка придавил папку ладонью к столу. — Здесь материалы по делу Опарина. Ты в курсе?
Кондрашов неопределенно пожал плечами.
— В общих чертах. По-моему, простое дело.
— Слишком простое, — поморщился начальник управления. — Тем не менее, придется тебе, милый мой, в этом простом деле поковыряться.
Андрей раскрыл папку, прикидывая, с чего это вдруг шефу вздумалось заниматься заурядным преступлением, где и так все ясно, как божий день. Может, подследственный завалил жалобами прокуратуру и оттуда поступило распоряжение
— Ты изучай давай, — словно угадав настроение Кондрашова, нетерпеливо бросил полковник. — Думать будем потом.
Без особого энтузиазма Андрей скользнул взглядом по аккуратно исписанным страницам. Протокол осмотра места происшествия. заключение судмедэксперта… несколько фотографий… показания дружинников… протоколы допросов Опарина. помятый листок из тетради в клетку с какими-то вычислениями…
— Эта бумаженция найдена на месте происшествия, — как бы невзначай заметил Ломазов.
— Может, совпадение?
— Исключено! — отрезал начальник управления. — Почерковеды определили, что запись сделана Давыдовым. Жаль, не удалось обнаружить пригодных для идентификации пальцевых отпечатков.
— Интересно, — протянул Андрей, пытаясь сфокусировать внимание на странном наборе цифр:
25 т —216
4x3+4x2=1296
11 . — 2!!
Перевернув листок, капитан увидел написанное карандашом число 20438.
— 25 т — надо полагать, двадцать пять тысяч, — скоропалительно изрек Андрей, чтобы хоть чем-то заполнить вакуум молчания.
— Или двадцать пять трудодней; двадцать пятый том, двести шестнадцатая страница. — Лицо Ломазова сохраняло серьезность. — А если погадать на кофейной гуще…
«Ерунда какая-то», — подумал капитан.
— Вот и Гончаренко, наверно, считает, что у меня начали проявляться симптомы старческого маразма, — уголками рта улыбнулся полковник.
Кондрашов вспыхнул до корней волос. Старый, мудрый, многоопытный шеф. Видит насквозь, как на рентгене. Пытаясь выйти из неловкого положения, Андрей решил контратаковать.
— Ким Игнатьевич, вы думаете, эти записи имеют отношение к происшедшему?
— Ну, парень! — театрально всплеснул руками Ломазов. — И это — профессиональный розыскник, чей хваленый нюх давно сделался в управлении притчей во языцех. Да-а, совсем обленился народ!..
Ломазов поднялся из-за стола, медленно прошелся по кабинету, посмотрел на капитана и уже обыденным тоном произнес:
— Уверенность в собственной непогрешимости — опасное заблуждение. Гончаренко тщательно разрабатывал только одну версию, лежавшую на поверхности: попытка ограбления, приведшая к непреднамеренному убийству. А как быть с этой бумажкой? Не вписывается она в выстроенную следователем схему. Что, черт возьми, означает сия запись?
Остановившись у окна, полковник зачем-то подергал занавеску и негромко добавил:
— Хотя, вполне возможно, вся эта история действительно выеденного яйца не
Андрею пришло в голову, что шеф никогда сам себе не противоречит, поэтому на всякий случай он уточнил:
— Так что будем делать, товарищ полковник?
— Работать! — подвел черту начальник управления.
ВТОРНИК,
4ИЮЛЯ
Полученное задание на первый взгляд показалось Кондрашову бесперспективным. В самом деле, Опарина задержали на месте преступления, что называется, с поличным. Сопротивление, оказанное им дружинникам, также свидетельствует, мягко говоря, не в его пользу. Листок с записями? Так потерпевший по роду своей деятельности всю жизнь был связан с цифрами; мало ли что могут означать какие-то вычисления. Да и как на них построишь альтернативную версию вопреки очевидным фактам?
Помимо всего прочего, предстоящий разговор с начальником следственного отдела Гончаренко (а Олег Сергеевич должен был подойти с минуты на минуту) ставил капитана в затруднительное положение. Давнишнее соперничество между следствием и розыском в данном случае приобретало особую эмоциональную окраску. В негативной реакции майора Андрей не сомневался: перепроверяют — значит допускают возможность брака в работе, а это больно бьет по самолюбию. Тут и начинающий сотрудник будет из кожи лезть, только бы доказать свою правоту. Чего же ждать от начальника следственного отдела с его отнюдь не ангельским характером?
Расхожее утверждение, что приказы не обсуждают, а выполняют, служило Андрею слабым утешением…
Майор Гончаренко появился в кабинете ровно в девять часов. Завидя Кондрашова, он вместо приветствия недовольно буркнул:
— Ну и парилка! С утра печет.
— Лучше плавиться под солнцем, чем греться на костре, — усмехнулся капитан.
Гончаренко подозрительно прищурился, ища в остроте «второе дно».
— Все шутишь, инквизитор? Получил у шефа индульгенцию и потираешь руки?
Андрей положил руки на стол ладонями вверх, — дескать, ошибаетесь, товарищ майор, и безмятежно спросил:
— А что, пора отпускать грехи?
Гончаренко передернул плечами и желчно процедил сквозь зубы:
— Слушай, острослов, если вам тут делать нечего, кроме разбора дурацких жалоб, то у меня работы — во!
Он провел ребром ладони по горлу, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и удобно устроился в кресле, вытянув вперед длинные ноги в импортных кроссовках, что не очень-то согласовывалось с прозрачным намеком па жуткую занятость.
— Опарина привезут к половине десятого, — примирительно сказал Андрей, доставая из сейфа папку. — В нашем распоряжении — около тридцати минут, а у меня накопились вопросы.
— Ну, это же надо! — не унимался Гончаренко. — Грамотный правонарушитель пошел, с литературным уклоном. На содержание они жалуются! Чего доброго, скоро будем писать объяснительные, почему в камерах нет кондиционеров, цветных телевизоров и видеомагнитофонов.
— Олег, дело вовсе не в жалобах.