Игра стоит свеч
Шрифт:
Они оба возвращаются в памяти на тридцать лет назад. И вспоминают ее. Красавицу Жюли Лавинь. Сестру Этьена.
Когда-то Мак-Коски казалось, что, кроме этих двоих, ему не нужен никто в целом свете. Лучший друг, он же соперник. И любимая девушка, она же сестра лучшего друга. Они были втроем, и им был подвластен целый мир. И никто им был не нужен. Жюли со смехом принимала ухаживания Макса. Несколько пылких поцелуев в паддоке [1] . То в одной стране, то в другой. Когда она приезжала поболеть за брата. И за него. На большее тогда просто не хватало времени. Но он обещал себе, что, как
1
— закрытая для доступа публики территория, где располагаются зоны управления гонкой.
Чемпионом он стал. Да вот только к тому моменту Жюли уже была женой Джонатана Ханта. Этого проклятого янки.
Он это пережил. То, что она стала женой другого. Гораздо, гораздо больнее было, когда она погибла. Разбилась на машине вместе со своим чертовым мужем, который, как и все американцы, воображал, что умеет управлять автомобилем. Черта с два! Когда на место аварии приехали полицейские и спустились на дно оврага, в который слетела машина, внутри они обнаружили два трупа. А вот малышку, тихо сидящую в детском кресле на заднем сиденье, заметили не сразу. Кроме нескольких порезов на лице и руках от разбившихся стекол, она была цела. На момент аварии Николь не исполнилось и года.
— Если она пошла характером в отца, представляю, как тебе непросто.
— Дай Бог мне терпения, Макс, — салютует ему бокалом с вином Этьен.
— Возможно, стоило дать ей приличное образование? Что-нибудь, подходящее для женщины? Дизайнер, например. Или что-то в этом роде?
Этьен громко фыркает, несмотря на все свое образование и манеры.
— Послушай-ка меня, мой старый добрый друг Макс. Сейчас я тебе кое-что расскажу.
И под курицу «Кунг Пао» и салат по-китайски сэр Макс слушает историю Николь после той аварии.
В неполные тридцать лет Этьен оказался опекуном годовалого ребенка. Это связывало ему руки, чертовски осложняло жизнь. Но Николь была единственным родным ему человеком. Родителей они с Жюли лишились рано, и теперь, после смерти сестры, у него никого не осталось. Кроме Николь.
Впрочем, была еще и родня со стороны Ханта. А именно, его мать, которая тоже хотела принять участие в воспитании внучки. Опекунство, в виду более молодого возраста и более обеспеченного материального положения, отдали ему. Мать Джонатана, Эва Хант, была уже прилично в годах, да и жила скромнее. Но у нее было то, чего не было у Этьена: возможность жить на одном месте. И поэтому, скрепя сердце, Этьен принял решение. И Николь осталась жить в Америке. Оплачивал все расходы, включая няню, пока Николь была малышкой. Ибо миссис Хант, при всей ее любви к внучке, была не в состоянии, по мнению Этьена, обеспечить всесторонний и достойный уход за его племянницей.
Он приезжал. Так часто, как мог. А мог он, увы, не часто. Обычно — раз в год. На Рождество и Новый год. В межсезонье. Малышка Ники боготворила его. Она не верила в Санта-Клауса. Она верила в него. В своего дядю Эта. Ибо на Рождество всегда случалось чудо, и он приезжал. Привозил ей сувениры с разных уголков света. Сначала это были куклы, мягкие игрушки, красивые платья. Потом, когда основное увлечение Ники стало очевидным всем, выбирать подарки стало гораздо проще.
В комнате Николь не было Барби и плюшевых пони. Не было игрушечной мебели и игрушечной посуды для чаепитий.
Это было бы похоже на комнату мальчика, если бы не кровать под белопенным балдахином. На этом настояла бабушка Эва. А Ники было все равно, где спать.
Миссис Хант считала, что во всем виновата нянька Ники, Изабелл, которая была увлечена симпатичным дядей своей подопечной и стала показывать малышке Николь ее любимого Эта по телевизору. Но Этьену иногда казалось, что это глубоко внутри нее. Как будто в той страшной аварии она намертво, не разольешь, соединилась душой с духом погибшей машины. Смешно, конечно же, смешно … Но увлечение Ники автомобилями граничило с одержимостью.
Бабушка Эва ахала, охала, причитала. Из всех сил пыталась сделать Ники хоть чуть-чуть похожей на юную леди. Но что она могла сделать с Николь, унаследовавшей от отца неистребимое жизнелюбие и дух авантюризма, а от дяди — любовь ко всем без разбора машинам? Да и годы брали свое. А когда Николь только исполнилось одиннадцать, они забрали бабушку окончательно.
У Этьена тогда был сложный период. Ему было уже пора завершать карьеру гонщика и подумывать о том, как дальше обустраивать свою жизнь. А без автоспорта он ее не мыслил. Значит, надо было переквалифицироваться в менеджера одной из команд и снова пробивать себе путь наверх.
У него не было выбора. И Николь отправилась в один из дорогих и престижных пансионов Америки.
Горе ее было беспредельно. Она смертельно обиделась на него. Но к третьему по счету пансиону поняла, что свое решение дядя Эт не изменит. Что бы она ни делала.
Она плакала, уткнувшись в колени. Он не любит ее! Она не нужна ему! Тогда она просто ляжет и умрет! Не будет ничего есть и умрет!
Усталые уговоры Этьена о том, что сейчас у него нет возможности взять Николь к себе, что он мотается по всему свету, меняет места работы и пытается снова найти свое место в мире автоспорта, пролетали мимо ее ушей. Все, что она понимала — он ее не любит! Вот умрет она, тогда посмотрим, как он запоет…
Но природное жизнелюбие и упрямство победили. И Ники осталась в пансионе. На горе и новые седые волосы учительского коллектива.
Этьен на всю жизнь запомнил тот день. Он тогда только начал работать спортивным директором одной молодой, но очень перспективной команды. В виду ограниченного бюджета ему приходилось выполнять еще ряд функций, и он работал, не поднимая головы.
— Этьен? — в кабинете материализуется голова его помощницы. Тело по-прежнему остается в коридоре. — Там к тебе пришли.
— Кто? — он никого не ждал. А, впрочем, какая разница. Его дни тогда напоминали сплошной хаос. Все планы, если таковые имелись, через полчаса после начала рабочего дня летели ко всем чертям. — Запускай.
Дверь открывается и… Высокая, тощая, нескладная. Лицо — одни сплошные огромные испуганные глаза. Страх и вызов — редкое сочетание. И упрямо поджатые пухлые губы.
— Ну, здравствуй, … дядя!
Он вскакивает, с грохотом роняя стул. В голове проносится: — у нее две недели назад был выпускной. На который он так и не смог приехать. Она должна была остаться в пансионе еще, как минимум, на месяц, он договорился. И еще. Он сейчас находится во Франции. А пансион Ники был в Штатах, мать его!