Игра теней
Шрифт:
— Журналистом. Статьи пишу.
— И много платят за то?
— Когда как.
— Видать по одежке, не сильно хлебно сейчас журналистом-то быть. Да и почета того нет. Раньше как из области журналист приедет — все по струнке вытягиваются: известно, пропечатает что худое в газете, так и с должностью, и с партбилетом распрощаешься… А уж из первопрестольной на моей памяти всего-то раз наезжали, так все районное начальство разом с городским вокруг хороводы водило, только что петухами не пели… А сейчас: что хочешь, то и пиши… Все одно никому дела нет. Потому как врут журналисты. То, читаешь,
— Раньше честнее было?
— Понятнее. Да и притерпелись… Знаешь, как говорят — свой навоз не пахнет. — Надежда Карповна встрепенулась:
— Да что ж это я, заболтала вас совсем… Самовар, чай, подошел… Пошли-ка в учительскую, там и потолкуем…
В учительской накрыт стол. Хлеб нарезан большими ломтями, сало, огурцы.
— А вот и картошечка поспела… Чем богаты. Угощайтесь.
И я, и Гриша Ларин были готовы… На Руси «чай» — понятие особое…
Включает и хлеб, и соль, и водочку, и разговоры неспешные… Одним словом — «чай».
Открываю сумку, извлекаю «столичные гостинцы»: московскую сырокопченую, банку лосося, шпроты, ну и, конечно, кристалловскую…
Разлили по полной в граненые лафитнички:
— Ну, со встречей… Со знакомством…
Василий Игнатьевич, главред «Светлого пути», поднес к губам стаканчик осторожно, придерживая ладонью за донышко, руки заметно подрагивали…
Недоопохмелился, видно, с утра, бедолага… Зажевал корочкой, чуть посидел, просветлел лицом…
— А вы Карповну-то, ребят, не шибко слушайте… Нажалуется она, наплачется… Не знаю как где, а мы тут — ничего живем… Земля родит, огороды у всех… Ничего… Да и голова у нас районный — мужик что надо, соображает…
Дороги — видали какие?
— Ты, Игнатьич, как рюмку примешь — так сразу хвастать!
— Чего — хвастать? Разве не так? Надежда Карповна усмехнулась хитро:
— Это у нас завсегда: приезжих сторожиться да себя нахваливать! Абы чего не вышло… Идеологический работник…
— Да чего ты, право… «Идеологический…» А Зуева, что пиломатериалы крал, кто, не мы расчехвостили?
— Ну прямо герой труда… Смотри не запались на скаку-то.
— Вот так, мужики… Видали… Не баба — язва!.. В глаза говорю, хотя и родня мне.
— А у нас в Пречистом все всем родня… Седьмая вода на киселе…
— Ну как пошла, с морозцу-то? — Игнатьич глянул на меня скоро, беспокойно перевел глаза на Ларина, снова — на меня… — По второй?
— По второй.
— А вообще-то Василий прав. В Пречистом мы еще ничего — везунчики… Слава Богу, что под Чернобыль попали… — произносит Надежда Карповна.
Сначала я решил, что ослышался:
— Под радиацию?..
— Ну так, под нее. Еще в восемьдесят седьмом денег району отвалили: на них и школу отремонтировали, и дороги те провели. А то ведь были глушь глушью, на танке к нам по весне да по осени не проползешь… А сейчас без «гробовых» — вообще хоть смертью помирай: зарплат за полгода
— Так, по-твоему, что, люди дурня валяют? Поутру — все на работу бегут, а как зарплату получать — что? Кукиш с маслом! — не соглашается Игнатьич.
— Не перевирай. Я ж говорю — от хозяина! Возьми веденеевский колхоз — не нарадуются!
О Веденееве я уже слышал. В трех районах и в областном Велереченске есть магазины — их так и называют, «веденеевские». Отовариваются в них охотно: продукт дешевле, свежее… Да и с землей колхозу повезло: чистая от радиации, голландцы специально приезжали, замеряли, потом соглашение подписали: маслозавод и сыродельню строить. Колхоз, правда, уже не колхоз — акционерное общество, и хозяин ему — Константин Васильевич Веденеев, тридцати девяти лет…
— А за кого, к примеру, тот Веденеев проголосует? — спрашиваю я.
— Известно за кого… За коммунистов. И все село его также — две с половиной тыщи душ.
— А не забоится? Ну как раскулачат?
— Это кого? Костьку-то? Раскулачить? Да он сызмальства в райкомах сидел секретарем… Да и грамотный, на кривом мерине не объедешь.
— А вы за кого? — спрашиваю редактора.
— Я… Да все за них проголосуют.
— Почему?
— При них порядок был. Надоело людям безвластие-то…
— Это при Горбатом — порядок?
— А ты его к коммунистам не причисляй. Предатель он. Оборотень. Одно слово — Мишка-меченый. И вся его клика — такая же. Вы ж там на Москве сидите, не знаете, что ли? — Игнатьич смотрит на меня пытливо, внимательно. Такое ощущение, что для того, чтобы протрезветь окончательно, ему не хватает грамм ста…
— В смысле?
— Одна там шайка-лейка. Масоны. Решили нас под себя поработить, вот и поработили. Выбираться теперь надо.
— Кто о чем, а вшивый о бане, — комментирует Карповна.
— Да? Еще предки наши говорили: попасть в кабалу, А что такое кабала? Это и есть ихнее жидомасонское учение. — Игнатьич наливает себе лафитник и дергает одним махом. — Ты посмотри в телевизор: только и есть, что Хейфицы, Крамеры и прочие… И все комментируют, и как нужно — выворачивают. И в правительстве, и вокруг Президента — они же вьются! Сначала Америку под себя подгребли, теперь — нас хотят!
— Что, в Америке тоже масоны?
— А то как же! «Права человека» — это и есть права евреев. А мы для них не люди, а так, гои… Сейчас умные люди много про это книжек пишут, а власти наши — что? Молчок! Заодно потому что! Ты герб американский видел?
— Обязательно.
— Ну?.. — Игнатьич смотрит на меня настойчиво и требовательно.
— В смысле?..
— Какой он?
— Орел. С двумя лапами и одной головой.
— А над головой у него что?
Честно говоря, не помню я, что у американского орла над головой. Но уж точно не шапка Мономаха.
— Наверное, звездочки. По числу штатов.
— Да-а? Э-эх вы, сидите там на Москве, всякую глупость в газетах пропечатываете… — Главред долил остатки водки и снова выпил. — Может, еще за бутылочкой?…