Игра в «дурочку»
Шрифт:
— От такой слышу, — ответил он, вылез из машины, тяжелый и словно бы неуклюжий, обнял меня…
Я долго смотрела его машине вслед. И даже уже не машине, а невидимой линии, по которой она умчалась. И мне было грустно. Очень. Я эгоистка. Мне хочется, чтобы все нужные мне люди не уезжали от меня никогда, а только спешили ко мне.
…
— Билет купила? — спросил Алексей.
— Ага…
— Когда вылетаешь-прилетаешь, эгоистка?
— Знаешь, Алешка, — начала тянуть, — я тут видела собаку, бездомную. Теперь, правда, при хозяине. Он её взял за красивые глаза. Говорит, она очень любит гулять на поводке. Очень гордится тем, что у неё есть хозяин.
— Дальше! Если бы ты не была блондинкой…
— И вот я… сижу, думаю… как же жить в стране, где человеческая жизнь абсолютно нипочем, и как же так получается… ведь у нас было столько прекрасных, талантливых людей… Толстой, Достоевский, Циолковский, Бунин… Я думаю, ну почему, почему подлецы торжествуют? Меньшинство диктует свои правила большинству?
— Во-первых, пробует диктовать, а не диктует. Во-вторых, агрессивное меньшинство часто сильнее вялого, безынициативного большинства. В-третьих, тебе бы надо уже о своих детях подумать всерьез…
— А я и думаю: «Боже! Какие дети! Какие дети! Мир погряз во грехе! И пускать маленького, беззащитного в этот Содом?»
— Ну надо же! Ну ты словно вчера родилась! Ох, если бы ты не была блондинкой…
— Именно вчера я и родилась, догадливый ты мой. Во всяком случае, недавно. И столько открытий совершила! Знаешь, через что прошла? Не знаешь, ибо озабочен самосовершенствованием на фоне Альп. Я всегда была в общем-то бродячей собакой, а теперь особенно. И поводок не греет сердце… в том смысле, что не тронусь с места, пока окончательно не добью материал под названием «Старость — радость для убийц».
— Родная!
— Устрицы, мол, у неё к горлу подступают… делов-то!
— Таня! Татьянка! Я сейчас же вылетаю к тебе! Если, конечно, не возражаешь… Если не считаешь полным идиотом. Если ещё помнишь…
— Кое-что, Алешка, кое-что… Вроде, глаза у тебя синие? В руке скальпель? Поэтому обнимать способен только одной левой… Прилетай, прилетай! Не люблю, когда нужные люди уезжают от меня, а люблю, когда спешат ко мне. Эгоистка жуткая, слов нет…
— Танечка, Танечка! Я увезу тебя из этой поганой страны, где люди давно не живут, а мучаются! Я хочу, чтоб ты расхаживала по тихим, красивым комнатам и отходила душой…
— Опять о несбыточном? Опять грезы? Знаешь, я все-таки убогая советская девица и представления мои о нужном убогие, без полета… Я не представляю себя шествующей среди анфилад, ампира, а также выбирающей поутру среди четырех золоченых сортиров один… Мне и надо-то — лежанка, машинка да место, где можно поставить чашечку кофе…
— Таня! Танечка! Я люблю тебя! Я готов для тебя…
— Погоди. Еще. Не могу, никак не могу пить кофе из чашечки мейзенского фарфора, смотреть в окно и видеть, что там, в контейнере для отбросов, роется старый старик заодно с бродячим псом… И радоваться: «Ой, это не я!» Поэтому сейчас забуду обо всем, и о тебе тоже, сяду за машинку и добью свой «чернушный» материал… Чтоб всей стране окончательно испортить настроение. Во злодейка!
— Я люблю тебя! Я не могу не любить тебя! Я… Уже в самолете! Уже лечу к тебе!
… Соврала. Не сразу села за машинку. Постояла у темного окна, поглядела на ясный полумесяц. Слезы текли неизвестно почему. Ведь все, вроде, ничего, а местами так просто замечательно. Во всяком случае, кого-то там убивают, а я ещё жива. И потом… скучно никого не любить… Надо, надо любить.