Игра в имитацию
Шрифт:
Робин убедил Алана поехать с ним на Британский математический к оллоквиум весной 1952 года. Он проходил в Королевском военно-морском колледже в Гринвиче, а это значило, что у них был повод прокатиться на пароходе по Темзе. В Гринвиче Алан нашел интересные дикие цветы, там же в одном из баров произошел забавный случай. Когда Алан увидел направляющегося в его сторону скучного логика, он проскользнул в противоположную дверь и скрылся. К этому времени он уже обретал известность как автор «Вычислимых чисел». Ему нравилось, когда говорили о его машине, но он не хотел, чтобы его везде останавливали для разговора.
Он больше любил разговаривать с Кристофером Стречи, который привнес глоток свежего воздуха в манчестерскую лабораторию из Кингс-колледжа. У него были похожие взгляды и одинаковое чувство юмора. Он разработал программу для
Дорогой,
Моя любовь льнет к твоим страстным желаниям. Моя симпатия жаждет твоего сердца. Ты моя симпатия и нежное пристрастие.
Тони Брукер написал программу, которая интерпретировала арифметику с плавающей точкой. Алан думал над этой программой в 1945, но так и не стал ее разрабатывать для Манчестера. Эта программа была основана на похожей работе, которую он выполнял в Кембридже над EDSAC. В 1952 году Алик Гленни пошел еще дальше и создал АВТОКОД, который, по сути, стал первым рабочим языком программирования на высоком уровне. Кристофер Стречи был очень воодушевлен этим проектом, так как он коррелировал с его идеями. Но Алана это не заинтересовало. Ему было бы интереснее, если бы программа могла делать алгебру, а не интерпретировать ее.
Индустрия компьютеров теперь была в состоянии вырасти за пределы интересов маленькой группы хорошо подготовленных профессионалов, языки программирования открыли возможности универсальных машин более широкому кругу клиентов. АВТОКОД не сыграл в этом ключевой роли и был мало известен за пределами Манчестера. Американский ФОРТРАН не отставал со своей цепочкой разработчиков, в которой Алан Тьюринг принимал участие.
К 1952 году инженеры из Манчестера имели в распоряжении не только машину Марк 2, но и начали разработку прототипа маленького размера на транзисторах. Никто не мог предположить, что при полном отсутствии участия в этих разработках Алан Тьюринг был крайне заинтересован в последних технологических достижениях и нарушил пару неписанных правил для того, чтобы самому пользоваться ими. Это все прекратилось в 1949 году, когда стало окончательно ясно, что мировое сообщество считало подобные изыскания нонсенсом. Не было никаких упоминаний о его попытках внести практический вклад в развитие компьютеров в книге «Быстрее мысли», в которой рассказывалось о британских компьютерах 1951–1952 годов. Там он был представлен как автор части главы «Цифровые компьютеры в играх», он написал свою шахматную программу вместе с Аликом Глинни, помог замечаниями по поводу игры Хью Александру. Помимо этого был кратко упомянут как автор «Вычислимых Чисел» и как один из помощников Вомерсли, в глоссарии была такая запись:
Машина Тьюринга (T"uring Machine). В 1936 доктор Тьюринг написал статью об архитектуре и ограничениях вычислительных машин. Из-за этого они иногда носят его имя. Умлаут является бесполезным и нежелательным дополнением, по-видимому, потому, что все настолько непонятное должно иметь Тевтонские корни.
Мир в 1945 году был так же далек от него как и 1942.
Робин сохранял его заинтересованность в теории видов и некоторые полученные результаты мотивировали Алана найти статью, которую он написал во время войны, но так и не опубликовал. В ней он призывал математиков к более осторожному использованию «существительных» и «прилагательных». Снова предложение о «Реформе Математических Записей», как и называлось его эссе, касалось проблемы развития послевоенной математики. Путаница, против которой боролся Алан, разрешилась другими средствами.
Алан упомянул о своей предложенной «реформе» Дону Бейли, когда навестил его и его жену в Вобурн Сэндс, вблизи Блетчли, тем летом. Он оказал Дону помощь в области математики, но главной целью встречи в тот уикенд была попытка вернуть серебряные слитки. На этот раз Дон взял коммерческий детектор металла, и они отправились на его машине к мосту рядом с Шенли.
Алан сказал: «Все выглядит немного иначе», пока снимал свои носки о обувь и наступил в грязь. «Боже, ты знаешь что произошло? Они перестроили мост и зацементировали русло реки под мостом!» Они попытались
Когда Дон Бейли встретил его на станции Блетчли, он заметил что у Алана была книга по норвежской грамматике. Алан объяснил, что только что вернулся из Норвегии и его заинтересовал язык. Хотя тогда его знания языка были невпечатляющие, он серьезно продвинулся в изучении норвежского и датского для того, чтобы читать сказки Ганса Христиана Андерсена своей матери в следующем году. Дон не догадывался, что норвежская поездка могла иметь под собой особый мотив, хотя Алан и объяснял, что поедет заграницу ради развлечений. Он написал Дону о переменах и судебном разбирательстве, как и другим своим друзьям, а во время встречи говорил со своей легкомысленной бравадой по поводу будущего. Также он ссылался на письмо, которое он написал титулованной даме, вовлеченной в политику, прося ее внести изменения в законодательство. Это не было похоже на мольбы Оскара Уайлда, утверждавшего, что гомосексуализм не преступление, а болезнь. Он привлек внимания к гомосексуальности сына одного из политиков. В ответ он лишь получил бесцеремонный ответ от ее секретаря.
В октябре 1952 Дон Бейли и Робин вместе отправились на уикенд в Вилмслоу, курорт у Ханслоуп. Дон прибыл первым, и они с Аланом ждали вместе Робина на станции. Алан указал Дону на узор получаемый дифракцией света при взгляде на станционные фонари через платок. Во время летнего визита Алан получал удовльствие от заботы и домашней обстановки в доме Бейли, а Дон был удивлен контрастирующими спартанскими условиями и беспорядком в доме профессора. Алан указал на гору писем со всего света о логике, но заметил, что он не утруждал себя в то время появлением в университете и работал дома. Он объяснил, что у него был ассистент, занимающийся организацией работы компьютера. Дон посоветовал приглядывать за этим ассистентом, а не то он занял бы его место. На это Алан ответил: «Чепуха, это меня не волнует».
Но если дни работы над компьютером закончились, это не значило, что у него пропал интерес к человеческому разуму. Октябрь 1952 показал превосходство Поланьи и департамента философии в Манчестере над департаментом психологии, и они пригласили швейцарского психолога Жана Пиаже дать курс лекций, которые посетил Алан. Они касались механизма обучения детей логическим концепциям и совмещали символическую логику с реальными психологическими наблюдениями. Так, возможно, впервые Алан прислушивался к идеям обучения и преподавания, которые были взяты не из его собственного опыта и включали современные теории обучения, неизвестные никому в Шерборне. Примерно в то же время его самодостаточность была нарушена и в другой сфере. Он начал ходить к психоаналитику школы Юнга, Францу Гринбауму.
Сначала такой шаг сопровождался сомнением и сопротивлением, ведь в этом случае он признавал, что с ним что-то не так, в частности, что ему нужно было отказаться от гомосексуализма. Действительно, в 1950 годах мир увидел возвращение психоанализа, было много заявлений о том, что новые техники могут истребить гомосексуальные предпочтения. Но Гринбаум не придерживался таких взглядов, гомосексуализм для него не являлся проблемой. Он принял естественную гомосексуальность Алана, и как последователь юнгинианской школы, он не рассматривал поведение человека как продукт неудовлетворенной или подсознательной сексуальности. Будучи беженцем из Германии (1939) с отцом иудеем и матерью католичкой, он вообще больше всего интересовался психологией религии. Как и сам Юнг Гринбаум ценил человеческий интеллект. Он уважал Алана как изобретателя компьютера и исследователя природы жизни. Как и Юнг он объединял мысли и чувства в своей работе. Применить интеллект в отношении самого себя, взглянуть на себя изнутри, как это сделал Гедель, сломать свой собственный код — таковы были необходимые потребности Алана в психологии, интерес к которой рос давно. Поворотный момент наступил 23 ноября 1952, когда он написал Робину письмо в связи с уже завершенной докторской работой и добавил: