Игра в имитацию
Шрифт:
С другой стороны, Тьюринг не настолько прост, чтобы забыть, что его сила лежит в здравом и серьезном подходе к реальному применению, нежели в искусном решении головоломок. В 1938 году в своей работе «Ординальная логика» Тьюринг прокомментировал: «Мы оставляем вне внимания способность, которая позволяет отделять одни темы, представляющие интерес, от других. По сути, мы ограничиваем функцию математика лишь установлением истинности либо ложности той или иной предпосылки.» Сам Тьюринг тщательно отбирал темы, представляющие интерес, чтобы затем направить на них свой разум, он отбирал темы значимые. Данная основополагающая способность отсутствовала в машине, основанной на дискретных состояниях, так как она опирается ни на что иное, как на контакт с реальностью. Более того, ему приходилось существовать в мире и осуществлять коммуникацию, как и всем окружающим. Увлеченность Тьюринга компьютерами дополнительно окрашивалась грузом социальных правил и конвенций. С детства недоумевающий по поводу «очевидных обязательств», он был вдвойне оторван от притворных
Свободный индивид, порой работающий вместе с социальными механизмами, чаще — против них, обучающийся через «вмешательства» извне, при этом отвергающий подобные вмешательства: взаимодействие между разумом и долгом, взаимодействие с окружающим миром, которое несет дискомфорт, но и стимулирует, — такой была его жизнь. Несмотря на то, что все эти элементы нашли отражение в его мыслях об искусственном разуме, далеко не все из них удалось удовлетворительно объединить. Тьюринг не решил вопрос каналов коммуникации, не изучил физические проявления разума в социальном и политическом мире. Он легкомысленно отметал эти вопросы в сторону. Впрочем, не всегда, однажды в письме миссис Морком о том, как мы могли бы существовать как свободные духи и общаться в таком состоянии, он отметил: «Но в таком случае, не будет хоть каких бы то ни было действий.» Мышление и действия, логическое и физическое, — вот проблематика его теории и его жизни.
Летом 1950 года он решил порвать со своей жизнью портфелей, домовладелиц и их фарфора. Тьюринг покупает дом в Вилмслоу — районе жилья для среднего класса в городе Чешире, что в десяти милях к югу от Манчестера. Дом был в викторианском стиле с общей стеной и располагался в районе близ деревеньки Дин Роу. Прямо за ней расстилались холмы и поля района Пик. Здесь, по крайней мере, он обрел свободу. Невилл полагал, что Тьюрингу не стоит жить одному, однако наедине с собой тот вряд ли был более одинок, чем среди сводящей с ума толпы. Сам Невилл окончил курс статистики в Кембридже и устроился на работу в компании, занимавшейся электроникой, недалеко от Ридинга, куда он и переехал в дом своей матери. Теперь им стало гораздо сложнее видеться, что ознаменовало еще одну перемену в жизни Алана.
Дом «Холимид» был существенно больше необходимого ему: несколько эгоистично, принимая во внимание жилищный кризис 1950 года. Несмотря на то, что Тьюринг обставил дом весьма неплохой мебелью, тут осталась атмосфера пустоты и некий налет временного жилища. Его представления о том, как жить, явно не соответствовали представлениям респектабельных соседей. В одном ученому повезло — его соседи по дому, с которыми он делил стену, семья Веббов, были весьма расположены к Тьюрингу. Оказалось, что Рой Вебб жил в Шербёрне почти одновременно с Аланом, а теперь работал адвокатом в Манчестере. Семья приглашала Алана на чай, а порой на ужин. Он пользовался их телефоном, так как своего не имел. Даже сад был общий, и Веббы ухаживали за частью, принадлежавшей Алану. Тот отметил садоводство, шахматы и бег на длинные дистанции как свой досуг в «Кто есть кто». Однако речь, скорее, шла о том, чтобы предаваться безделью на лоне природы, а не об уходе за лужайками предместий. «Зимой ничего не растет», — объяснял он Рою Веббу свое попустительское отношение к растительному миру. Веббы привыкли видеть его в любое время года в жилете и шортах и даже временами оставляли с Аланом своего сына Роба, родившегося в 1948 году. Тьюрингу занятие пришлось по душе — наблюдения за пробуждением разума и зарождением сознательной речи вызывали в нем интеллектуальный интерес, не говоря уже об удовольствии от общения, которое разделял и мальчик. Позже они часто сиживали с Веббами на крыше гаража, и однажды было слышно, как они горячо обсуждают, простудился бы Бог, посиди он на земле.
Собственный дом предоставил Тьюрингу еще больше возможностей поиграть в игру с пустынным островом, используя смекалку, чтобы создавать то, в чем он нуждался. Ему захотелось выложить кирпичную дорогу, и поначалу Алан вознамерился обжечь глину самостоятельно, подобно шахматному набору в Блетчли, но в итоге он решил удовлетвориться заказным кирпичом, задумав, впрочем, выложить дорожку своими руками. Однако ученый существенно недооценил потребные затраты, и в итоге дорога так и осталась незавершенной. Как и во время войны, подобные истории помогали окружающим мириться с более отталкивающими сторонами его личности, и, как и во времена войны, спартанская и беспорядочная обстановка, в которой жил Тьюринг, производила большое впечатление на тех, кто
Впрочем Алану не удалось достичь самообеспечения: он полагался на услуги миссис С., которая покупала для него продукты и прибиралась четырежды в неделю. Кому-то он мог показаться бездельником, раз уж требовалась помощь в создании домашнего уюта, который он не мог или не желал обеспечивать себе сам. Он не возражал против некоторой доли комфорта, но не стремился связываться с беспокойством и помехами, которые создавал быт. Простая жизнь семьи Веббов по соседству помогала ученому поддерживать связь с тем, чего ему не доставало. Готовить он так и не научился, так что миссис Вебб приходилось не только объяснять, как сушить носки, но и пояснять науку приготовления бисквитного торта. Алан с удовольствием демонстрировал гостям новые умения, не имеющие отношения к ученой жизни, но такие близкие к его экспериментам мальчишкой.
Гостей приходило не много. Порой приглашались молодые инженеры, собиравшие по пути яблоки, несколько раз заходили Боб с женой. Тьюринга регулярно навещал Робин Гэнди. По меньшей мере раз в семестр он заезжал на выходные из Лейчестера, где с октября 1949 вел лекции в университете. К тому времени Алан стал его курирующим профессором. В основном они обсуждали философию науки, хотя интерес Робина все больше склонялся к вопросам математической логики, нежели общей логики наук. Так его работы пересекались с работами Тьюринга. Подобно Белому Рыцарю, которого занимали песни и их имена, Робина увлекла теория типов, что возродило интерес Алана к данной теме. Порой они вместе занимались работой по дому или в саду, а после за ужином угощались бутылочкой вина, которое Алан по обыкновению подогревал в теплой воде. Это было непреложным правилом, как и то, что пробка после еды возвращалась в бутылку, даже если Робин был не прочь допить её до конца. После трапезы во время мытья посуды следовали умственные упражнения, например, рассуждения о том, как деревьям удается поднимать воду на высоту более тридцати футов.
Не исключено, что в его жизни, если не в доме, случались и гости иного рода. Рядом жила другая Англия. Англия улочек и поездов, пабов, парков, туалетов, музеев, бань, автобусных остановок, магазинных витрин. Англия, которую можно увидеть, обернувшись, если знать, куда смотреть. Сеть бесчисленных разговоров и взглядов, отделенных от выхолощенной культуры Британии, но частью которой был и Тьюринг. До войны он был слишком робок, но к 1950 Алан сделал для себя ряд открытий. Традиционно для гомосексуалиста из среднего класса существовал Париж. Поездка за рубеж позволяла совершить двойной побег: от английских законов и от классовой системы, которая поглощала британца, стоило тому открыть рот. Впрочем и в Англии оставались возможности. Приезжая в Лондон, Алан всегда останавливался в Ассоциации молодых христиан, хотя бы потому, что ему никогда и не пришло бы в голову искать более шикарный ночлег. А так же здесь был бассейн, где он мог свободно наблюдать за молодыми людьми. Манчестер же — это совсем иная история.
По пути к центру города от Университета Виктории находилось место, где Оксфордская дорога становилась Оксфордской улицей, сразу за железнодорожным мостом. Здесь вдали от мечтательных шпилей, на другом конце дороги A34, расположились несколько кинотеатров, увеселительные заведения, паб — таверна Юнион — и ранний образец кафе-молочной. На этом отрезке улицы от общественного туалета до кинотеатра. Возможно, по этим улицам прошел и Людвиг Витгенштейн в 1908 году. Подобные неофициальные места существовали так же, как и более респектабельные заведения. Сюда шел разношерстный поток, в котором затерялся и Алан Тьюринг. Жесткое разделение между людьми отсутствовало. Без денег не обходилось, но не более, чем в виде «чаевых», которые неизбежно меняли владельца при встрече различных классов, что, впрочем, мало отличалось от того, как мужчины общались и обходились с женщинам. Отдельные отношения строились по принципу quid pro quo, тогда речь шла скорее о грошах, нежели о фунтах. Так обстояли дела в Англии 1950 года вне привилегированных кругов, как, например, в Кембридже, или Оксфорде. Дело в том, что для молодежи, особенно для тех, кто не был способен обеспечить приватное пространство, гомосексуальные желания означали жизнь на улице. Секс как на пустынном острове, требующий минимальных социальных ресурсов и привлекавший внимание только если что-то пошло не так, не считался приемлемым для респектабельного мужчины, однако Алан был выше респектабельности.
Кандид вернулся в свой сад, сад на заднем дворе науки. Но в чем состоял его план на ближайшее будущее? Последние два года принесли отблески успеха ранних лет. Обычный ученый стал бы развивать эти успехи, стремясь выжать из них всё возможное. Такой путь был не для него. Нужно было найти нечто новое, что позволило бы двигаться дальше. Тогда Алан обратился к теме, которая существовала всегда, но лишь теперь стала выходить на свет. Словно длинная подпрограмма, которая началась с Кристофером Моркомом, прошла через Эддингтона и фон Ньюмана, Гилберта и Гёделя, через «О вычисляемых числах», через его военные машины и механические процессы, через реле, электронику и «ACE», через программирование компьютеров и стремление к разумным машинам, — весь этот поток научных изысканий сошелся в одну точку и позволил Тьюрингу продолжить с того места, где его прервало обучение.