Игра в имитацию
Шрифт:
Торп не торопится начинать разговор — наклоняется вперёд, подхватив сухой кленовый лист ярко-оранжевого цвета, и принимается крутить его в пальцах, понемногу превращая в мелкую труху. Вполне в его духе — разрушать всё, к чему он может прикоснуться.
Покосившись в сторону мужчины, Аддамс недвусмысленным жестом стучит по своему запястью без часов. Ей абсолютно некогда тратить время на молчаливые посиделки.
— Я хотел бы извиниться, — наконец произносит Ксавье, окончательно стерев в пыль многострадальный лист и небрежно сдувая оранжево-коричневые песчинки
— Она кое-что рассказала мне о тебе. Там, в бункере, — Уэнсдэй колеблется, с трудом подбирая слова. Но этот вопрос вертелся у неё в голове слишком долго, чтобы она могла промолчать. — Почему ты прогнал её, когда она приезжала к тебе перед поступлением?
Торп отвечает далеко не сразу.
Тяжело вздыхает, касается ладонью распущенных волос, хаотично взъерошивая каштановые пряди. Похоже, воспоминания о погибшей сестре, которую он не успел спасти, и вправду причиняют лжепрофессору боль.
Будь Аддамс немного тактичнее, она не стала бы об этом спрашивать — но чувством такта она напрочь обделена. Наверное.
— Потому что моя сестра мне мешала, — нехотя признаётся Ксавье, виновато склонив голову. — Она ведь была наркоманкой. Мы выросли по отдельности, совсем друг друга не знали. И я не понимал, с чего вдруг должен возиться с её проблемами, когда мне хватало своих собственных. Очевидно, я просто идиот.
— Нет. Ты не идиот, — Уэнсдэй не должна испытывать желания его утешить, но слова срываются с губ против её воли. — Ты просто человек. Людям свойственно ошибаться.
— Наверное, ты права, — он кривовато усмехается, но отчего-то это выглядит совсем не так снисходительно как обычно. — Я только и делаю, что совершаю ошибки. Особенно во всём, что касается тебя.
Аддамс морщится. Ей хочется зажать уши руками, лишь бы только не слышать его слов.
Зачем? Какой теперь в этом смысл?
Они оба наломали дров, беспощадно уничтожив всё, что было и что могло быть.
Бесчисленных ошибок уже не исправить, время вспять не повернуть — иногда держать гораздо больнее, чем отпустить. И их странные ненормальные отношения яркий тому пример.
— Знаешь, Уэнс… Моя главная ошибка в другом, — очередная тягостная пауза, буквально выворачивающая наизнанку. — Мне гораздо проще было отталкивать тебя, нежели признать, что я… так сильно к тебе привязался.
Аддамс подскакивает на ноги так стремительно, что кампус пафосного университета начинает плыть перед глазами — очевидно, последствия сотрясения, о которых её предупреждали врачи.
Рациональное мышление упорно твердит, что она должна немедленно уйти. Вот только уйти не получается. Незримая несокрушимая цепь никак не отпускает, и болотная трясина снова затягивает её по самую макушку, лишая возможность глотнуть свежего воздуха.
Oh merda.
Наверное, она могла бы остаться.
Правда могла бы — был бы только повод договориться с собственной совестью.
Ведь на самом
Но никакого повода нет.
— Это ничего не меняет. Всё время, начиная с самой первой встречи, мы лгали друг другу, — скороговоркой выпаливает Аддамс на одном дыхании, больше всего на свете опасаясь передумать. И одновременно отчаянно желая передумать. — Да я даже не знаю тебя настоящего. А ты не знаешь меня. И если ты всерьёз считаешь, что с такими исходными данными у нас может что-то получиться, то ты действительно непроходимый идиот. Мне пора.
— Подожди, — Торп стремительно взвивается со скамейки и стальной хваткой сжимает пальцы на её локте, рывком разворачивая к себе. — Ты немного неверно поняла. Я ничего такого и не предлагаю. Но у меня есть другое предложение. Деловое. Тебя ведь исключили, верно? Чем ты планируешь заняться теперь?
Настолько неожиданный вопрос изрядно выбивает из колеи, и она не сразу находится с ответом — несколько секунд молча хлопает глазами, непонимающе вглядываясь в сосредоточенное лицо Торпа.
— Видишь ли, эта история в какой-то мере меня прославила… — объясняет он и сильнее сжимает её локоть, словно опасаясь, что Аддамс опять предпримет попытку побега. — Теперь только ленивый не полощет моё имя на каждом углу. И я подумал, что неплохо было бы этим воспользоваться, и решил открыть своё собственное детективное агентство.
— Рада, что у тебя такие грандиозные планы, — язвит она, машинально закатив глаза и всё ещё не понимая, к чему ей подобная информация.
— Дослушай до конца, пожалуйста. Я уже продал машину, даже присмотрел подходящее помещение… — чеканит Торп таким тоном, будто снова зачитывает лекцию по истории древнего Египта. — Но мне очень нужен напарник. Кто-то достаточно сообразительный, чтобы хватало мозгов распутывать сложные дела. Достаточно смелый, чтобы не растеряться в случае опасности. И достаточно хитрый, чтобы добывать информацию, не привлекая к себе внимания. По всем критериям подходишь только ты одна.
Oh merda, что? Он всерьёз предлагает ей работу? И не просто работу — а совместную.
Уэнсдэй издаёт нервный смешок, безуспешно пытаясь переварить внезапное предложение, ударившее по голове тяжёлым обухом.
Это даже звучит абсолютно бредово.
Какие из них напарники?
Что у них может быть общего?
Как им работать вместе… после всего?
Но шестерёнки в мозгу уже начинают стремительно вращаться, тщательно взвешивая все «за» и «против» — и рациональное мышление преступно быстро встаёт на сторону Торпа, сочтя эту безумную затею вполне… возможной.
В конце концов, а что ей делать в Нью-Джерси? Рассылать по издательствам черновики романов, неизменно получая отказ за отказом? Часами торчать в оранжерее вместе с матерью, срезая бутоны с чайных роз? Неустанно упражняться в фехтовании вместе с отцом? Слушать рассказы дяди Фестера о головокружительных приключениях, не имея ни единой возможности принять в них участия? Медленно покрываться вековой плесенью, превращаясь в затворницу непомерно огромного дома? Разве не от этой набившей оскомину жизни она сбежала в Бостон?