Игра в любовь
Шрифт:
Он имел в виду своего брата, Рыжего Робби Ганна.
Ганны были бедным кланом, наследственными якобитами[3] и жертвами так называемой «очистки» земель[4]. Зажиточным землевладельцам, наладившим с Англией прочные политические связи, было разрешено выгонять мелких помещиков, фермеров, ткачей из их домов. Они доходили до того, что порой сжигали их дома, чтобы освободить землю для более выгодного предприятия, например овечьего пастбища. Теперь Ганны стремились нанести ответный удар, не столько даже из-за земли, сколько по праву рождения, будучи гордыми шотландцами. Они хотели навсегда вытеснить англичан
— Ты нужен нам, Тайболд. В восстании примут участие все кланы, если ты нас поведешь.
— Но мне нет смысла разжигать войну. Моему клану ничто не грозит, отношения с соседями вполне мирные.
— А мой клан был разорен. Мы с Робби потеряли все. Попомни мои слова, англичане не успокоятся, пока не истребят всех горцев до единого. Они придут и за твоими землями тоже. Особенно тот пес Ламберт. Да он жизнь свою посвятил тому, чтобы лишить тебя твоего титула. Он тоже явится сюда. Вот увидишь.
Тут Айден вышел из себя:
— Прибереги свое ораторское мастерство для памфлетов. Наши отношения с Ламбертом — это сугубо личное. И война — не выход из положения. Вы с братом хоть на секунду задумались о том, что будет, если вы начнете войну и выиграете ее?
— Мы прекратим «очистки» земель. Мы вернем людям по праву принадлежащие им дома.
— Ну а в более отдаленной перспективе? Ты готов создать суверенное правительство? Готов компенсировать потерю рынков сбыта и производственных мощностей в результате разрыва связей с Англией? А если ты проиграешь — что вероятнее всего, англичане уничтожат тебя так же, как и моего предка при Карле Стюарте. Он поплатился жизнью. А я лишусь своей страны, лишусь дома. Но сейчас англичане будут еще более жестоки. Предположим, тебе удастся сбежать и найти убежище в Дании или в Голландии. Но сможешь ли ты жить дальше, зная, что оставил после себя смерть и разрушения? Выдержит твоя совесть такое? Моя — нет.
Дикон сжал руку в кулак.
— Во мне бурлит праведный гнев, Тайболд. Мы с Робби не успокоимся, пока не отомстим. Многие последуют за нами. И число их существенно возрастет, если ты поможешь.
— Я не могу.
Дикон в сердцах опрокинул стул.
— Уж кем-кем, а трусом тебя не назовешь, — с горечью произнес он.
Айден часто задавался вопросом: как человеку понять, смел ли он? Последние семь лет он испытывал себя, но ответа так и не нашел.
Какое-то время двое мужчин пристально смотрели друг на друга, пока дружеские чувства, почти равносильные братским, не взяли верх. Дикон извинился:
— Знаю, ты храбрее многих. — Он поднял опрокинутый стул. — Я действительно бываю порой слишком вспыльчив. — Он сделал паузу. — Сейчас в клане твоем все благополучно, он процветает. Но учти, Тайболд, нельзя быть слугой двух господ. Настанет час, когда тебе придется выбирать.
— Когда нужно будет, я сделаю свой выбор, — серьезно сказал Айден.
И момент близился, он чувствовал это. Дикон был прав. Он восстановил свое родовое поместье. Но всего одно неверное решение — и оно снова может быть разрушено.
Тяжесть эта вдруг стала для него непосильной. Он направился к лестнице.
— Я пошел спать. Увидимся утром.
Он не стал дожидаться ответа. Дикон останется спать в
Не будь Айден таким осторожным, его преследовали бы те же страхи. Хотя было время, когда в нем, так же как и в Диконе, бушевало пламя. Но он направил свою энергию в мирное русло — строил, охотился, волочился за женщинами.
И хотя ему по-прежнему нравились эти три занятия, он все чаще находил покой, лежа в ванной с хорошей книгой.
Поднимаясь по ступенькам, он понял, что меняется. Неугомонный молодой самец уступал место более зрелому мужчине, который все больше задумывался о смысле жизни и о своем месте в этом мире.
Погруженный в свои мысли, он прошел по коридору, слегка замедляя шаг возле комнаты для гостей. Энн наверняка уже крепко спала.
Он тряхнул головой. Он любил сестру, но она слишком часто пыталась подчинить его своей воле. Правда, последняя ее выходка оказалась из ряда вон выходящей. Он обязательно позаботится о том, чтобы Энн от этого не пострадала и получила хорошую материальную компенсацию, достаточно большую, чтобы успокоить его совесть.
Но в то же время он невольно восхищался чутьем Альпины при выборе претендентки. У Энн был характер. Для кого-то она станет хорошей женой. Для кого-то, но не для него.
С этой мыслью он вошел к себе в комнату. Открыв дверь, он тут же увидел, что возле камина для него приготовлена ванна. Вода, наверное, уже успела остыть, но Айдена это не волновало.
Он быстро разделся и залез внутрь. Он потратил добрую часть своего состояния на ремонт родового замка и увеличение достатка членов клана... Но ванны и французское мыло были его маленькими слабостями еще с лондонских времен, от них он отказаться не мог. Он испытывал чувственное наслаждение, когда густая бархатистая пена касалась его тела. Даже при самой жесткой экономии он не мог довольствоваться мылом домашнего изготовления.
Он был удивлен, обнаружив, что мыло уже мокрое. Он берег его как зеницу ока, и перспектива пользоваться одним куском мыла на двоих с Норвалом его совсем не прельщала. Утром в разговоре со слугой он обязательно поднимет этот вопрос.
Он полностью смыл с себя синюю краску и потянулся за полотенцем, которое всегда висело на стуле возле ванны. Но его там не оказалось.
Айден тихонько выругался. Да что это нашло на Норвала? Сколько бы ни выпил, он никогда не забывал о деталях, сопровождавших ритуал купания.
Поднявшись на ноги, Айден подобрал валявшуюся неподалеку рубашку и насухо ею вытерся. После чего повесил ее сушиться на стул.
Утром он Норвала прикончит. А прямо сейчас ему хотелось спать. Он сделал два шага и упал лицом вниз на разворошенные шкуры. В готовом отойти ко сну мозгу пронеслась мысль: «Было бы неплохо, если б простыни менялись почаще, да и постель желательно бы застилать каждый день».
Он пошарил вокруг себя в поисках простыни, чтобы в нее завернуться, и обнаружил, что он не один. В постели был еще кто-то.