Игра в поддавки
Шрифт:
— Это лечится?
— Вообще-то болезнь неизлечима. — Иван опустил голову и стиснул виски пальцами.
— Но… доктор Севарен… он давать… нам… надежду! — взволнованно заявила Ильза.
Лицо ее сияло светом невечерним. Видно было, что в душе у нее действительно светло. Одухотворенное лицо принцессы Лихтенштейнской выглядело особенно выразительным на фоне мрачного ельника, который конвоем стоял вокруг нашей поляны. Если же дополнить картину рубиновым сиянием, которое Каменное Небо вдыхает, казалось, в каждую частичку воздуха, то вы поймете, что в Зону людей зовут не только деньги.
Есть
— Когда я… садиться вертолет… Севарен говорить, что интуиция… у него интуиция про мой… про моя… голова! Что голова будет хороший, здоровый!
— Постой-ка. «Садиться вертолет»… Это было давно? Я имею в виду, эта ваша посадка в вертолет?
— Три дня назад, — сказал Иван. — Собственно, раз уж мы решили рассказать вам все начистоту, то это самое важное. Доктор Севарен — лучший специалист по редким патологиям мозга. Те два случая излечения от болезни Милна, которые на сегодняшний день известны науке, произошли у людей, которых Севарен курировал лично. У него есть установка «Цирцея», облучающая мозг. От нее весь эффект. Вот к нему-то мы и летали…
— Ты хочешь сказать, у этого твоего доктора клиника где-то здесь?
— Да. Я это хочу сказать.
— И что он тут сидит, как доктор Айболит из детского стишка, а к нему со всей Зоны приходят лечиться и коровы, и волчицы, а из людишек-калек прямо очередь стоит?
— Может, это новый псевдоним Болотного Доктора? — хмыкнул Тополь. Я кивнул ему, улыбнувшись — дескать, слышу, шутку оценил, — и выжидательно поглядел на Ивана.
— Сомневаюсь насчет очереди, — ответил тот. — Севарен вообще-то лечением не занимается. Он ученый.
— А почему этот ученый лечит вас, будто он — врач с практикой?
— Севарен сделал исключение для дочери здравствующего люксембургского монарха господина Бертрана Адама Третьего.
— Какой популярностью, оказывается, пользуются в Зоне центральноевропейские монархии! — заметил я.
С каждым новым поворотом сюжета история, которую рассказывали Иван и Ильза, все больше походила на сценарий слезливого японского мультика, какие с утра до ночи крутят по этому идиотскому каналу «Feeling». Все шлюхи в «Лейке» и ее окрестностях от этого канала без ума. Отстрочила смену — и смотреть про идеальную любовь на райском острове, среди цветов, птиц и тропических фруктов, похожих на интимные женские органы…
Так вот Ильза и Иван будто вывалились в Зону из какого-то мультика в стиле аниме. Он — бедный воин. Она — богатая принцесса. Но любовь выше сословных различий. Влюбленные собираются бежать. Но тут выясняется, что она смертельно, неизлечимо больна. Излечиться же она может, лишь если ее отец, который категорически против брака с голодранцем, даст бедняжке денег (а ведь наверняка одного телефонного звонка мало для того, чтобы задобрить этого загадочного доктора Севарена, тут надобно еще мешок наличмана крупными купюрами!). Зрители рыдают, наблюдая за злоключениями наших героев… Сталкер Комбат практически тоже… хм… рыдает.
Я не успел облечь свой сарказм в упрек. Но, как видно, мое недоверие было написано у меня на лице.
Потому что Ильза подошла ко мне на расстояние вытянутой руки, наклонила голову,
Абанамат!
Под париком розовел такой беззащитный, такой нежный девчоночий череп, покрытый редкой стерней трехдневной небритости.
Но главное… череп рассекал длинный уродливый шрам, который шел почти от самого лба и до самого затылка. Шрам был свежим, розовым, чуток припухшим.
Одного взгляда на него мне было достаточно, чтобы больше не цепляться к Ивану и Ильзе со своим фирменным скепсисом.
Похоже, ребята не врали. А если и врали, то в малозначительных мелочах.
— Послушайте! — вдруг осенило меня. — А что, если мы сейчас вернемся в ту лабораторию, из которой вы вылетели несколько дней назад? Пойдем к этому доктору Севарену. Попросим его связаться с отцом Ильзы, с этим… Бертраном Адамом Третьим. Пусть бы выслал за доченькой какой-ника-кой вертолет. Ведь это гораздо проще, чем тащиться до самого Периметра, через поля аномалий, между делом воюя со снорками, кровососами и псевдогигантами! Как вам моя идея?
— Это… не есть идея. Это есть… фантастика, — угрюмо произнесла Ильза.
— Почему?
— Нам никогда не найти ту подземную лабораторию. И Севарена не найти, — пояснил Иван.
— Постойте, но вы же один раз их уже нашли!
— С нами был один человек. Его фамилия Вуч-Бордзян-ковский. Он, кажется, поляк. А может, и немец. Хрен разберешь, на обоих языках он говорил очень бегло. Когда мы прилетели, он велел пилоту посадить вертолет на замаскированную площадку. Я бы никак не отличил ее от обычной поляны! Мы сели. Затем люди доктора Севарена приехали за нами на бронетранспортере. Вуч-Бордзянковский представил нас. Мы влезли в салон, и нас куда-то повезли. Ехали мы довольно долго, вероятно, лаборатория располагалась вдалеке от вертолетной площадки. Впрочем, непонятно, каково на самом деле это расстояние. Возможно, мы ехали с очень невысокой скоростью. Да к тому же два раза имели место… боестолкновения. — Иван примолк, как бы припоминая подробности. Я знал это состояние — когда воспоминания словно гипнотизируют тебя.
— Что еще за боестолкновения? Ты сам-то в бою участвовал?
— Нет. Мне же нельзя было. Я должен был охранять Ильзу.
— А люди Севарена? Много их погибло?
— Не знаю. Может, один человек. Может, десять. Они же на броне ехали. А мы внутри…
— Ну а где находится лаборатория, ты хоть рассмотрел? — Меня сжирало любопытство. Мне нравилось думать о себе как о человеке, который знает о Зоне все.
— Нам завязали глаза. И мне, и Ильзе.
— Серьезные ребята. — Я покачал головой. — Ну а где теперь ваш проводник? Этот… Вуч? Поляк?
— Да где-где… Где и все. Погиб, когда вертолет упал. Выжили только мы двое. И то чудом.
«Ясно, что ничего не ясно».
Тополь, сидящий рядом со мной, меланхолически насвистывал.
Ильза и Иван сидели напротив — мы дали им по кружке с гороховым супом (каждый второй остряк в баре «Лейка» называет этот суп «музыкальным») и по пирожку с капустой. Все это они с большим аппетитом схарчили — видно было, что в предыдущие дни судьба их дармовым супчиком не баловала.