Игра в пятнашки (сборник)
Шрифт:
На площадках располагалось по три двери – по одной с каждой стороны и одна посередине. Тремя маршами выше дверь в дальнем конце несла на себе большую траурную розетку из черной ленты, концы которой свисали едва ли не до полу.
Я подошел к ней и позвонил, и почти сразу же из-за двери донесся грубый низкий голос:
– Кто там?
Решив, что мне кое-что причитается за полтора часа тяжкой работы, я отозвался:
– Друг Сары Яффе! Моя фамилия Гудвин!
Дверь с грохотом резко отворилась. За ней стоял настоящий геркулес в белых шортах, я бы даже сказал – ослепительно белых по контрасту со смуглой кожей и взъерошенной
– У меня траур, – объявил он. – Чего надо?
– Вы – Андреас Фомос?
– Энди Фомос. Никто не называет меня Андреасом. Так чего ты хочешь?
– Я хочу спросить, известно ли вам, почему Присцилла Идз собиралась назначить вашу жену директором корпорации «Софтдаун».
– Что? – Он задрал голову. – Ну-ка, повтори!
Я повторил. Удостоверившись, что все правильно понял, Фомос развел руками.
– Слушай, – прогремел он, – я в это не верю.
– Именно это мисс Идз сказала миссис Яффе на прошлой неделе – что она хочет назначить вашу жену директором. Сегодня как раз неделя.
– Все равно не верю. Слушай. Эта Присцилла Идз родилась под дурной звездой. Она слетала с катушек каждые два года. Я знаю всю историю, даже записал ее, но записи понадобились полиции, и я отдал все им. Мы с Маргарет познакомились и поженились всего два года назад, но она мне все рассказала. Про Гринвич-Виллидж, про Новый Орлеан, про Перу, где эта дамочка была с мужем, про здешнюю жизнь без него, про месть мужикам, Рино и Армию спасения! – Он воздел руки. – Подумать только! И все это время моя жена состояла при ней. А теперь ты говоришь, будто она собиралась назначить мою жену директором… Я сказал, что не верю? Да нет, конечно же верю. Почему нет? Когда речь идет о Присцилле Идз, я готов поверить во что угодно! Но ничего об этом не знаю. Так чего ты хочешь?
– Лучше нам поговорить внутри, – предложил я, – если не возражаете.
– Ты газетчик?
– Нет. Я…
– Коп?
– Нет, я работаю…
Право, не знаю, сколько сотен раз люди старались захлопнуть дверь у меня перед носом. Должно быть, достаточно часто, чтобы в итоге выработалась непроизвольная реакция… Пожалуй, даже условный рефлекс. Когда Энди Фомос скрылся за дверью и начал ее закрывать, моя нога, по обыкновению, вылетела вперед, готовая упереться в пол и противодействовать приложенному им усилию. Однако с ним этого было недостаточно.
Он оказался проворнее и сильнее, чем выглядел, и вместо того, чтобы навалиться на дверь, потратив на это лишние полсекунды, просто напряг мускулы, много мускулов. Прежде чем я успел отскочить, дверь с грохотом захлопнулась, щелкнул замок, а я остался стоять дурак дураком в своих парадных туфлях, отполированный нос которых был безнадежно расплющен и обезображен тянувшейся поперек него огромной царапиной.
Я не спеша спустился по лестнице на нижний этаж. И не могу сказать, что источал оптимизм. Когда Вульф посылает меня за чем-то или кем-то, я делаю все возможное, чтобы доставить требуемое, хотя чудес и не ожидаю. На сей раз, однако, мне помогло бы, пожалуй, только чудо. Все упиралось не просто в то, чтобы удовлетворить клиента и получить гонорар. Клиентом был я сам, и я же втянул в эту историю Вульфа. Ответственность лежала целиком на мне. Но сегодня, в отличие от вчерашнего дня, когда, предоставленный самому себе, я очертя голову заявился на совещание в «Софтдаун», командовал
Реакция Вульфа мне не понравилась. Когда я вошел в кабинет в полном одиночестве и объявил, что никого другого ожидать не приходится, ни сейчас, ни позже, он хмыкнул, откинулся в кресле и потребовал исчерпывающего отчета. На протяжении всего моего доклада, в котором не было упущено ни единое слово и жест Сары Яффе и Андреаса Фомоса, он сидел неподвижно, закрыв глаза и возложив руки на живот. И это было нормально, совершенно в порядке вещей. Но по окончании доклада он не задал ни единого вопроса, а только пробурчал:
– Напечатай-ка это.
– Что, полностью? – поразился я.
– Да.
– Я просижу до вечера, а то и больше.
– Пожалуй что.
Правда, близился обед, а перед обедом он отнюдь не склонен упорно идти по следу, так что я временно проигнорировал указание. Но позже, после того как мы насладились славным обедом, который он пересыпал язвительными комментариями в адрес каждого видного кандидата в президенты от республиканцев, я подступился снова. Стоило ему удобно устроиться с журналом в своем кресле, как я предложил:
– Может, составим план дальнейших действий, если вы уделите этому время?
Он снисходительно взглянул на меня:
– Я просил тебя напечатать отчет.
– Ну да, я слышал. Но это же только предлог, и вы это знаете. Если вам угодно, чтобы я сидел сиднем, ожидая, когда вы соизволите что-нибудь придумать, то так и скажите. Какой смысл изводить кучу бумаги и изнашивать печатную машинку?
Он опустил журнал.
– Арчи, возможно, ты помнишь, как однажды я вернул аванс в сорок тысяч долларов клиенту по фамилии Циммерман. Он имел глупость указывать мне, как вести его дело. Ну так что? – Он поднял журнал, потом снова его опустил. – Напечатай отчет, пожалуйста.
Его физиономия окончательно скрылась за журналом.
Именно так все и было, причем в его изложении та давняя история приобретала некий возвышенный оттенок, но на меня впечатления она не произвела. Вульф просто-напросто ненавидит работу и старательно от нее отлынивает, пока есть такая возможность. Он дал мне шанс начать, а я вернулся с пустыми руками, и теперь сложно было сказать, когда он возьмется за работу – если вообще возьмется.
Я сидел и сверлил взглядом его чертов журнал. С удовольствием достал бы из ящика пушку и выстрелом выбил журнал у него из рук. Раз плюнуть под таким углом, и опасности никакой. Только проку в этом не будет, признал я с сожалением. А еще пришел к выводу, что ни словом, ни делом мне его сейчас не расшевелить.
Итак, у меня имелось всего лишь две альтернативы: взять еще один отпуск или же подчиниться приказу и печатать отчет. Я развернулся, подтащил к себе печатную машинку, вставил в нее бумагу, прокрутил лист и принялся стучать по клавишам.
За три с половиной часа, до шести, произошло несколько событий. Я напечатал девять страниц. По телефону позвонили четыре журналиста, еще двое явились лично – их не впустили. Фриц попросил меня помочь ему передвинуть кое-какую мебель в гостиной, чтобы он смог скатать ковер и отправить его в химчистку. Я помог.