Игра ва-банк
Шрифт:
Роща ночью совсем не такая, как днем. И дело здесь не только в темноте, которая в глазах неискушенного путника любой лесок превращает в непролазную чащу. Ночью деревья оживают. Могут бродить с места на место, пряча дорогу. Могут морок напустить. А могут и долбануть суком по голове. Тут уж как кому повезет.
Лет четыреста назад, когда отношения с Инквизицией у ведьм были несколько напряженными, а крестьяне – легко бросающимися из крайности в крайность, роща наш род весьма выручала. По нынешним временам пользы от нее куда как меньше. Это дополнительный налог
– У тебя мопед двоих выдержит? – У меня даже нос замерз – быстрее бы домой.
– Если второй будет такой же тощий, как ты, то без проблем.
На себя бы посмотрел, доходяга.
– Поедешь туда, куда я скажу, даже если тебе будет казаться, что там глубокий овраг. И никуда не сворачивать без моего разрешения! Станет совсем страшно – можешь закрыть глаза.
Малыш презрительно фыркнул и оседлал мопед. Тот завелся с первого раза. Покрепче перехватив фонарь, я устроилась позади оборотня, свободной рукой вцепившись ему в плечо.
– Прямо. И не гони.
– Знаю, – огрызнулся Малыш.
– Налево.
– Там кусты непролазные!
– Налево!
Мопед повернул налево, чудом не врезавшись в дерево.
– Но как?..
– Потом. Прямо.
Паренек больше не пререкался, а молча повиновался моим указаниям. А может, и правда закрыл глаза.
– Стоп.
Мы остановились на вершине холма. Огоньки Давкаута были так близко, что не верилось, что до него почти две мили.
– Занятный у вас лесочек.
– С характером. И ночью по нему лучше без сопровождения не гулять. – Мне хотелось побыстрее распрощаться. – Минут через пятнадцать пойдет последняя электричка. Поезжай, как раз успеешь. Только прежде загляни к смотрителю. Скажи дяде Патрику, что его Эла попросила за мопедом приглядеть. Потом твой транспорт Фред заберет, когда за машиной приедет.
– Да ну, – отмахнулся Малыш. – Я лучше своим ходом.
– Ну смотри, дороги ночью не безопасны.
– Я в общем-то тоже… – Он зевнул, прикрывая рот рукой, которая на глазах трансформировалась в здоровую мохнатую лапищу.
– Тогда пока. – Я повернулась и потопала в сторону дома, широко размахивая руками и поскрипывая фонарем.
– А поцелуй? – донеслось до меня.
– А в лоб?
– Можно и в лоб.
– Обойдешься!
Он нагнал меня у рощи, вырастая впереди точно из-под земли.
– Ну что?
– Можно я приеду еще? Завтра или послезавтра.
Вопрос меня озадачил. Давать опрометчивых обещаний не хотелось. Впрочем, объясняться тоже.
– Послезавтра я дежурю на работе допоздна.
– А завтра, завтра мне можно приехать? – не сдавался оборотень.
Трудных подростков только не хватало.
– Ну… приезжай.
С криком «йехууу!», чем-то походившим на волчий вой, Малыш высоко подпрыгнул и помчался обратно к оставленному мопеду. Заурчал мотор, и паренек скрылся за холмом.
Всю обратную дорогу через рощу за моей спиной раздавались тяжелые скрипучие шаги. Зловеще трещали ветки. А в глубине
– Бабушке пожалуюсь, – бросила я через плечо. – Все будут, как путевые, а ты пенек пеньком.
Позади меня сипло вздохнули, и дальше я уже пошла без мрачного звукового сопровождения, раздумывая о том, что бедный Малыш еще не знает, на что подписался. Завтра «ВеликиЭ» приспособят его к хозяйственным работам безо всякого стеснения.
Гостем у ведьмы бывают только единожды. Во второй раз она уже знает, как сможет вас использовать.
В холле горел свет. Прямо в центре комнаты, на самом видном месте, а точнее на столе, стоял чемодан, для верности перевязанный бечевкой. Кожа на его раздутых боках потрескалась еще в те времена, когда юная Эсме первый и последний раз полетела в столицу искусства и моды. Последний, потому что одного рейса маме хватило, чтобы понять: метла – это единственный летный аппарат, на котором ее не укачивает.
Если мне не изменяет память, последние лет двадцать в этом чемодане хранили старую посуду, которую жалко выбросить, а вдруг пригодится. Кто спустил «старичка» с чердака, объяснять необходимости не было – поблизости от чемодана расположились все обитатели Спэрроу-хилл. Живые, разумеется. Неупокоенных родственников в расчет не берем.
– Еще раз доброго вечера. – Я сделала вид, что никакие чемоданы посреди холла меня нисколечко не интересуют, иду своей дорогой (на кухню согреться чаем после вечерней прогулки), никого не трогаю, и вообще мне завтра на работу.
– Эла…
– Что, Ба?
– Присядь-ка, поговорить надобно.
Я оглянулась в поисках, куда бы пристроить свое усталое за этот долгий, очень долгий день тело.
Обстановка холла мало располагала к задушевным разговорам. Стены помещения, которое из-за его внушительных размеров редко удавалось толком протопить, увешивали портреты славных предков. Практически каждый из них внес свою лепту в копилку семейных проклятий. Видите вон ту эффектную рыжую даму в сиреневом? От нее третий портрет слева – востроносая тетка с кудельками цвета свежесваренной морковки и недовольно поджатыми губами. Элен Спэрроу. Ох, и склочная была женщина. Ей принадлежит абсолютный рекорд приобретенных проклятий – пятнадцать штук. Правда, тринадцать из них сняли, оставшиеся два благополучно выдохлись сами.
Из других достопримечательностей холла можно назвать камин в мой рост высотой, люстру, место которой в театре, и стол на тридцать персон. Выдвинув из-за него стул, я наконец дала отдых ногам.
«ВеликиЭ» традиционно заняли места напротив меня.
– Элеонора, нам нужно серьезно с тобой поговорить, – торжественно произнесла тетушка, сдвигая чемодан в сторону.
Если тетя называет меня по имени, да еще полному – это действительно серьезно.
– О чем?
– Ты теперь замужняя женщина. И у нас есть к тебе очень важный разговор. Ну… об этом… – Тетя сделала неопределенный жест, пытаясь подобрать слова.