Игра во мнения
Шрифт:
В ресторане сидели офицеры спецподразделений. Афганским друзьям было сказано, что офицеры хотят обсудить встречу Нового года и заказать столик. На самом деле, они обсуждали, как убить Амина, который вышел из-под контроля и заигрывает с американцами.
Решение об его ликвидации было принято в Кремле. Афганистан являлся «зоной жизненно важных интересов» СССР. Общая граница протяженностью две с половиной тысячи километров. Богатейшие залежи урановой руды в Таджикистане, на Памире.
Первые два покушения сорвались. Сначала руководство КГБ наняло для выполнения секретного задания государственной важности афганских террористов.
Разработанный план назывался «Шторм-333 ». Ввод советских войск начался 25 декабря. В течение двух суток было сделано более трех с половиной сотен авиарейсов. На аэродроме «Баграм» приземлялись военно-транспортные самолеты с людьми и техникой. Почти восемь тысяч человек. Сорок из них погибло сразу. Самолет разбился при посадке.
Ресторан «Шаратон» находился в нескольких сотнях метров от дворца. Из окон отлично просматривалась часть крутого холма, дорога, танки, врытые в землю вдоль нее. Офицеры не говорили о том, что открытый штурм невозможен. Это и так было видно.
– У меня есть маленькая елочка, – сообщил хозяин заведения на неплохом русском.
Лицо его лоснилось и казалось слишком светлым для афганца. На мизинце сверкнул крупный бриллиант. Во рту все зубы золотые. Улыбка противная, заискивающая, напряженная. Наверняка учился в России, где-нибудь в тихой провинции. Может, и жену себе привез оттуда. Русская жена для них – предмет особенной гордости.
– И еще, у меня есть музыка Чуковского.
– Чайковского, – поправил один из офицеров.
Хозяин закивал, буквально растекаясь в улыбке, щелкнул пальцами, и в маленьком зале, пепельном от сигаретного дыма и пыли, скопившейся за многие годы в тускло-вишневых коврах, зазвучал вальс из «Щелкунчика».
Кирилл закрыл глаза. Ему хотелось вернуть свою галлюцинацию, увидеть хотя бы на секунду рождественскую девочку Вику. Слишком все здесь было уродливо, безнадежно. Ни снега, ни праздничных огней, ничего, кроме окаменелого серого песка, нищеты и смерти. Смерть подстерегала на каждом шагу, она прикидывалась ребенком, стариком, песчаным холмом, пыльным лоскутом дороги. Здесь был ад, хотя штурм еще не начался, и внешне все выглядело вполне мирно.
Рождественская девочка не появлялась. Он думал о ней, он пытался воссоздать в памяти ее лицо, но видел только снег или тополиный пух. Видел бабушку, овчара Дика, уютный двор в центре Москвы, на Волхонке. Этого было достаточно, чтобы слегка прийти в себя, несколько мгновений отдохнуть от серой адской тоски Кабула.
27 декабря Амин устроил в своем дворце официальный прием по случаю ввода советских войск. Нелегал, подполковник КГБ, азербайджанец, в совершенстве владевший фарси, был заранее внедрен в близкое окружение диктатора, и как раз в конце осени 1979-го ему удалось получить почетное место дворцового повара.
Именно он подсыпал яд в еду Амину во время торжественного обеда. А потом был разыгран спектакль. Явились
«Ты ведь понимаешь, что тебе там придется убивать по-настоящему? Думаешь, ты готов к этому? Ты, отличник боевой и политической подготовки, готов всаживать пули в чужие головы и животы? »
Никто не задавал Кириллу этих вопросов. Никто бы не решился. Он самому себе их задал. Но отвечать и, вообще, думать уже не осталось времени.
По дворцу прямой наводкой били зенитки. Снаряды не пробивали толстые стены, они рикошетили, лупили по своим и только мешали штурму. БТР, на котором ехал к дворцу Кирилл, был подбит почти сразу, и остаток пути до «мертвой зоны» возле центрального входа пришлось бежать, пригнувшись, под шквальным огнем гвардейцев Амина. Рядом с Кириллом падали его товарищи. Земля тряслась под ногами. Бежать и стрелять, больше ничего не оставалось. Никакого тыла не было. Позади пустыня, впереди смерть. Силы оказались неравными. За спиной каждого убитого гвардейца вставали еще трое, четверо и поливали все вокруг автоматным огнем, швыряли гранаты. Их, афганских гвардейцев, оборонявших дворец, было в четыре раза больше, чем советских спецназовцев, штурмовавших его. По всем законам воинской науки при таком соотношении атаковать нельзя. Однако атаковали, перли вперед, сами не зная, зачем, ради чего.
Кирилл не помнил, как оказался внутри. Там шел бой за каждый метр. Сквозь грохот стрельбы он услышал крик полковника Бояринова у самого уха:
– Связь! – орал полковник. – Связь, твою мать! Пошли!
Кирилл понял, что надо взорвать узел связи. Если гвардейцы вызовут подкрепление, то все. Никто из спецназовцев живым из этого ада уже не вырвется.
Лицо полковника было черным, только глаза и зубы сверкали. Дверь, обитую сталью, удалось открыть, прошив замок очередью. Попутно Кирилл успел уложить двух гвардейцев.
– Молодец! – рявкнул полковник.
Они принялись выдергивать шнуры из розеток, бить прикладами телефонные аппараты, Кирилл вытащил нож, чтобы разрезать несколько толстых кабелей, о которые чуть не споткнулся.
– Нет! – крикнул полковник. – Гранатами забросаем!
Быстро покидали гранаты, закрыли дверь, успели упасть на пол. Когда рвануло, Кирилл решил, что все. Его нет больше. Звук взрыва оборвался, стало странно тихо. Вокруг летали какие-то белые хлопья, и внутри облака на мгновение появилось лицо Вики. Она улыбнулась ему, помахала рукой и тут же исчезла. Кириллу показалось, что опускается крышка гроба. Он успел удивиться, почему его хоронят так скоро, прямо здесь, в коридоре дворца. Что-то резко толкнуло его в бок. Он откатился, и в этот момент крышка, то есть оцинкованная дверь узла связи, выбитая взрывной волной, бесшумно рухнула на пол, именно туда, где он лежал секунду назад, уверенный, что уже умер.
– Цел? Вставай, мать твою! Чего разлегся?! – орал Бояринов.
Кирилл не слышал его голоса, но понимал по губам. Их специально учили этому, совсем недавно. Он смотрел на рот полковника, залитый кровью. Во время штурма от взрывов у многих бойцов начинала идти кровь из носа и ушей.
– Я ничего не слышу! – закричал Кирилл.
По тому, как поморщился и отпрянул полковник, он понял, что вопит во всю глотку. Но вместо собственного голоса для него звучала все та же странная волнистая тишина.