Игра законом
Шрифт:
– Опять же повторяю, что нет в этом никакой магии или колдовства. Лет двадцать назад, через четверть века после того как человечество в очередной раз вышло в космос, учёные открыли свойства воды. Звучит забавно, но это факт. Она состоит из кластеров, идентичных тем самым, из которых состоит жесткий диск компьютера, накапливающий информацию. Вода впитывает в себя всё, с чем соприкасается. Если заморозить её и посмотреть на кристаллы льда, то ты увидишь, насколько красива снежинка горного родника и насколько уродливо строение водопроводной жидкости, впитавшей в себя гнилость подвалов и канализационную плесень. В старину бабушки,
– Дед мой всегда воду зимой морозил, а я и понять не мог, для чего. А как вода в этом блюдце узнала про меня и про Вольнова?
– Вода становится «мудрой» после того как, пройдя эфир и воздух, падает на землю. Она просачивается сквозь нее и затем появляется снова, уже получив сведения, содержащиеся в различных минералах. Вода – хранитель информации и при умелом использовании может дать ответ практически на любой вопрос. Каждая капля воды является маленькой толикой мирового океана. Сродни клетке ДНК, говорящей нам обо всем организме, стакан воды рисует отображение всей информационной стихии.
– То есть, вода передаёт информацию?
– Вода хранит её. Передаёт стихия огня. Поэтому светоч на столе. Примером тебе могу привести свечи в церкви, с помощью которых люди доносят свои пожелания Творцу. Сейчас для передачи данных с одного устройства на другое используют лазер, своим лучом записывающий информацию на компьютерный диск, который хранит её так же, как вода, потому что имеет кластеры. Как видишь, при развитии цивилизации законы мироздания не меняются.
Всего лишь проявляются в новых качествах и приобретают новый вид. Теперь ты понял, что я всего лишь с помощью огня передал информацию в воду на блюдце, которую ты и увидел.
– Стоян, а сколько тебе лет?
– Душа не стареет сынок, а академик Павлов говорил, что считает смерть до 150 лет насильственной. Две трети я отмерил. У наших предков круголет жизни был 144 года, и жили ведь по стольку и больше! Сам сотни могильных камней видывал. Так что мне ещё срок не подошёл…
– Вы хоть ночью можете свои фокусы оставить, шаманы второкурсники, – сердито хмыкнул пробудившийся Саша Журавкин.
– Ладно, не начинай, ложимся уже, – примирительным тоном нашёлся Глеб, – не спалось, вот и зацепились лепетайлами.
Дальше продолжать беседу было возможно только мыслеформами, но силы и желания для этого не нашлось.
Утренний приём пищи не выходил за рамки стандартной процедуры. Однако через три минуты после раздачи по продолу послышались многочисленные шаги, частотой перебора, скорее всего, переходящие на бег. Вместо дверного окошка пронзительно лязгнули несмазанные петли, и в камеру буквально ворвались пятеро «крепышей» в комуфляжах и черных масках на лицах. Движение Стояна к своей кровати не было оставлено без внимания. Его первого вынесло из помещения силовым давлением в область спины.
Это был обыск. Шмон в конкретной камере всегда возникал не на пустом месте. Причина сегодняшнего внимания к жилью четырёх бывших сотрудников была для всех них загадкой. Выстроенные в коридоре лицом к стене с поднятыми руками и широко расставленными
– Где ментовал, зечара? – боковым ударом в область колена Глеба силовик сопроводил свой вопрос.
В такие моменты было лучше всего держать эмоции на пудовом замке, включив осознанность и наблюдая за происходящим со стороны.
– Я не осужден пока, – обернулся Корчагин.
– А мне по барабану. Вы тут все для меня отребье мутное. Где служил спрашиваю?
– Я бывший сотрудник ФСБ…
– Ой, мужики, – завопило лицо в маске, – вы посмотрите, у нас тут фи си би замуровали… Федеральный ублюдок…
Глеб промолчал, оставив пакостные слова висеть в воздухе.
Возможности наблюдать за действиями спецов не было, но шорох и характерные звуки подсказывали, что камера сейчас будет вывернута наизнанку. Все опасения крутились возле одного, однако мысленно пробиться с вопросом к седобородому не получалось. Вскоре тревоги отпали сами собой. Шум внезапно затих. Довольный высокий бас эхом отозвался по длинному продолу: «Чья кровать, товарищи?» Эффект внезапности не позволил Стояну спрятать проволоку, повысив вибрационный показатель. Теперь её аккуратно скрученный моток маятником раскачивался в руках омоновца. Боковым зрением Глеб нащупал кудесника, который, не моргая, буравил переносицу офицера.
– Моя койка сынок. Ступайте, коль нашли, что хотели…
– Я должен вам сказать, что данный предмет недопустимо держать в помещениях изолятора, – каким-то электронным голосом начал удачливый сыщик, – придётся его изъять. Дальнейшее действие начальника группы объяснить посторонним наблюдающим было просто невозможно. Подставив табурет к окну, он сдернул кусок простыни, служивший занавеской. Дотянувшись до отверстия, ловкий крепыш методично стал пропихивать в узкое отверстие решетки медный метиз. Звук упавшей на асфальт проволоки, почему-то развеселил бедолагу: «Здесь вам ни тут, я сразу понял, где что». Даже сквозь натянутые маски было можно разглядеть широко вздёрнутые глаза силовиков.
– Фёдор, ты что творишь? – решился кто-то прервать молчание.
– Всё нормально, возвращаемся…
Корчагин понимал, что офицер находился под прямым воздействием Семёнова, справиться с которым смогли бы не многие, даже осознающие происходящие. Обычный же человек со стороны напоминал куклу-марионетку, возомнившую себе, что сама руководит спектаклем.
Первый раз в глазах сидящего напротив Стояна можно было прочитать озабоченность.
Иногда удар не попадает в цель, Но намерение не может промахнуться.
– Запомни Глебушка, это наш последний шанс, – терпеливо растолковывал Стоян, а наручники не давали закончить рукам привычные жестикуляции. – Игрец не оставит тебя в покое. Он видит твоё поле и чувствует нарастающую в нём мощь. Теперь давай по нашему плану пробежимся. На месте следственного эксперимента ты будешь сидеть внутри легковой машины перед светофором. Я беру у следователя проволоку и делаю из неё вокруг машины кольцо. Как только медное кольцо сомкнётся, внутреннее пространство круга преобразуется в портал. Надо договориться заранее, либо я к тебе в машину сажусь, либо ты выходишь.