Игра
Шрифт:
– Я знаю, знаю, это просто… Мне как-то не по себе из-за этого.
– Не по себе? Это называется служить своей стране, придурок. Сражаться за то, чтобы мы с тобой пили это пиво. Что-то я не вижу, чтобы ты собирался возглавить в ближайшее время атаку на Фаллуджу.
– Эй, – шепчет Бретт. – Я поучаствовал в серьезной передряге. Ты говоришь с парнем, который противостоял Тренту Нолану в восьмом классе, помнишь?
– Я помню, как мне пришлось вытаскивать тебя из-под глыбы-полузащитника, прежде чем он отправил бы тебя в больницу,
Бретт кривит губы в улыбке, но в ней больше нет теплоты.
– Это была последняя драка, в которой я участвовал в своей жизни.
– Серьезно? – Крейг выгибает бровь. – У нас не всегда есть роскошь выбора, приятель.
Ветеран запевает гимн, слова бегут по экрану, и Крейг бьет себя в грудь поролоновым пальцем, вколачивая каждое слово.
– Скажи, видишь ли ты сейчас в свете зари то, что мы так гордо приветствовали на закате?
Бретт вторит, но мысли заняты предстоящим разговором. Он знает, что его ждет горькая ночь. Время пришло. Сердце готово разорваться.
В любом случае, с каждым мгновением приближается конец их тридцатилетней дружбы, а Крейг ни о чем не догадывается.
Бретт тянется вниз за очередной банкой пива, когда все добропорядочные американцы садятся обратно на свои места.
Они ревут все как один, весь стадион, и игроки выходят на лед вереницей сверкающих смертоносных лезвий.
3
Третий игрок
Сара Маллиган не поняла, сколько просидела в ванной комнате, пока не бросила взгляд на часы и сердце не забилось тревожно.
Быть такого не может. Часы показывают половину шестого.
– Вот дерьмо!
Она вскакивает, поднимает крышку унитаза, на котором просидела все это время, и, выбежав из ванной, бросается вниз по лестнице.
Дети по-прежнему в гостиной, там, где она их и оставила. Арчи агукает в люльке, тянется к погремушке, висящей на дуге. Ханна дремлет на ковре в окружении кубиков Duplo и кукол, как будто среди обломков после взрыва какой-то фантастической самодельной бомбы. «Русалочка» уже закончилась, и на экран вернулось меню DVD, без остановки крутя мелодию песни «Весь этот мир». Сара швыряет iPad на захламленный кофейный столик и идет на кухню. Здесь в шкафу все еще лежат ингредиенты для картошки фри на их сегодняшний ужин – сырые клубни белого картофеля. Она включает фритюрницу, достает из ящика овощечистку и принимается за работу.
Спешит, забывая об осторожности; от четырех лихорадочных ударов по первой же картофелине овощечистка соскальзывает и срезает кожу на безымянном пальце.
– Дерьмо! – Сара чувствует, как кровь отливает от лица. Картошка откатывается, словно голова от гильотины. Сара роняет овощечистку и зажимает палец так сильно, что еще немного – и сломала бы. Она чувствует вкус слез и ненавидит себя за это.
Тупая корова. Идиотка. Резкая, обжигающая
Затем она слышит это: на кафельную плитку с невероятно громким звуком падает тяжелая капля крови.
И этого достаточно. Кухонные шкафчики растворяются в сером цвете, пол уходит из-под ног. Задыхаясь, она падает навзничь спиной на стиральную машину.
Короткое время – секунд двадцать, может, чуть больше, – нет ничего. Звук дождя за окном. Покой. Затем сквозь пелену она видит над собой ангельское личико своей маленькой дочери. В глазах у Ханны стоят слезы, а нижняя губа мелко дрожит.
– Мамочке пьехо?
– Да. – Сара сглатывает, пытаясь сесть. – Мамочке плохо.
Ханна злится, бросаясь через всю кухню, будто настоящая рыжеволосая русалочка, и шлепает по лежащей картошке, как в пиджак, завернутой в собачью шерсть.
– Плохая калтошка! Плохая калтошка!
Сара не может сдержать улыбки. Глубоко вздохнув, неохотно оценивает ущерб. На кончике пальца срезан миллиметр кожи, может чуть больше. На полу четыре капли крови. Примерно таков итог, но она все еще чувствует рвотные позывы. Как выясняется, спешка была напрасна. На улице лязгает замок садовой калитки.
– Папочка! – Ханна уже несется по коридору, словно огненный фейерверк. – Папочка! Папочка! Ура!
– Ура! – ворчит Сара, пытаясь подняться с пола. От удара у нее болит спина, а ноги как обычно ее не держат. За три года после свадьбы она набрала больше восемнадцати килограммов – вес ребенка, который так любезно оставили на ней дети после себя.
Открывается входная дверь, и Нил Маллиган заходит в дом, вытирая ноги у порога. Сара слышит, как он подхватывает и целует Ханну, затем возникает пауза. Вероятно, сейчас он осматривает гостиную. Сегодняшняя инспекция сопровождается знакомым хриплым вздохом.
Его фигура в комбинезоне появляется на пороге кухни. Держа на руках их дочь, уцепившуюся ему за шею, он наблюдает за тем, как его жена пытается подняться.
– Что ты на этот раз учудила? – спрашивает он.
– Просто несчастный случай, – отвечает она, наконец поднявшись и отряхивая собачью шерсть со штанов. – Там была кровь и… Ну ты знаешь…
– Ради бога, Сара, тебе тридцать семь! – Ей тридцать шесть, но Нил склонен все округлять, когда хочет унизить ее. – Что, если что-нибудь случится с одним из детей? Тоже упадешь на задницу?
Ханна, не отпуская одной рукой его шею, тычет обвиняюще другой:
– Это была непослушная калтошка, папочка!
– Нет, – говорит Нил. – Мамочке просто надо быть поосторожнее, да? Скажи ей, что она непослушная мамочка.
Ханна хихикает, переводя пальчик в сторону матери:
– Непослушная мамочка! Непослушная мамочка!
Это гораздо больнее, чем пульсирующая боль в руке Сары.
– Ну спасибо, – бормочет она.
Нил опускает Ханну вниз, ставя на неуклюжие ножки, и поворачивается к картошке на кухонном столе.