Игра
Шрифт:
По дороге в больницу я решаю забрать Тошио, нуждаясь в поддержке, даже если надо поспешить. Мы все знаем, о чем речь, что нас ждёт.
В течение трёх недель не было никаких улучшений.
Пришло время решить, сколько ещё мы можем делать это с ней.
И, давайте посмотрим правде в лицо, как долго мы можем продолжать делать это с собой.
Хоть ее удар и сплотил нас, и мы стали ближе друг к другу, чем когда-либо, мы все впятером изможденные и мертвенно-бледные, лишь тень нас в прошлом. Наша мама не хотела бы этого для нас.
— Так ты думаешь это все? —
Сглатываю и кивая.
— Да. Думаю нам надо принять решение. Вместе.
Она минуту смотрит на свои ногти, а потом говорит:
— Шон порвал со мной.
Я ошарашена, не ожидая подобного.
— Он что?
— Ага. Чертов мудак, верно? — Он пытается улыбнуться, но вместо этого по его щеке сползает слеза. — Прости, я просто... я так охрененно зол. Так зол. Имею в виду, я через многое прошёл с ним. Его последний разрыв, смерть его кота, его боязнь зппп. Затем он потерял работу, а я был вынужден поддерживать его, помнишь? А потом...а потом он сказал, он больше не может находиться рядом со мной, что я слишком изменился. Я унылый. Унылый! Конечно, я твою мать, унылый! — Он бьет кулаком по приторной панели. — Я унылый и чертовски злой. Почему он не может любить меня таким?
Я издаю небольшой рычащий звук.
— Не могу в это поверить. Кто избавляется от кого-то, когда тот переживает трудные времена? Имею в виду, знаю, на работе, вероятно, хотят от меня избавиться, но они сдерживаются из вежливости.
— Ну от него я не получил ни грамма любезности. Обычно я не хочу подобного, но бл*дь, милый, просто, нахрен, притворись, пока мне не станет лучше.
Я просто в ярости и полностью на его стороне. Тошио был с Шоном, по меньшей мере, год.
— Я убью его.
— Я убью его первым, — говорит он, прищуривая глаза и глядя в окно. — Ты просто поможешь мне похоронить тело.
Мы погружаемся в тишину. Не могу поверить, что этот засранец разбил сердце моему брату, будто оно уже не разрушено. Не могу и представить, как ему тяжело.
Но опять же, могу. Я испытываю то же самое. Только это моя собственная вина, не Лаклана. Лаклана, который постоянно, каждый день нуждался во мне, Лаклана, который всем сердцем любил меня, даже когда у него не было шанса любить себя. Лаклана, который никогда бы не ушёл, потому что мне было больно, и я скорбела. Он бы лишь предложил мне свои руки и целовал бы меня, пока боль не превратилась бы в воспоминание.
Он дал мне все, что мог, каждую частичку себя, показал даже грязные, холодные и мрачные стороны. Он совершенно запутался, подчиняясь демонам, о которых никогда не просил. И все же в конце я была той, кто не смог справиться с ним. Я та, кто эмоционально оставил его. У меня было лучшее, и я потеряла это, и в процессе потеряла и себя тоже. Несмотря на то, что всегда было нелегко, и всегда была борьба, чтобы помочь ему освободиться от своих оков, держать в страхе его драконов, это не значит, что все, что случилось, не было чём-то хорошим. Любовь это всегда хорошо, неважно кто даёт ее вам.
Добравшись до больницы, мы вынуждены ждать Брайана, ему не так просто уйти с работы.
Затем приходит Брайан, и Пол начинает разговор:
— Я разговаривал с врачом и местным неврологом и... — он закрывает глаза, качая головой. — Мы больше не можем позволить этому продолжаться. У неё нет шансов. Я хотел бы, чтоб шанс был, как и все мы, но... думаю, мы должны подумать о том, чего бы хотела она.
— Она не хотела бы, чтоб мы отказывались, — говорит Тошио, его сердце сейчас очень уязвимо. — Я не хочу, чтоб это был конец, не сейчас. Я не готов.
— Никто из нас не будет готов, — говорит Никко. — Я не был готов прощаться с отцом. Я все ещё не готов, ты же знаешь. Иногда я вижу его во сне, и я так рад, что он не умер, словно это все была какая-то плохая шутка. Но ...мы не можем продолжать делать это с ней. Пол, врачи, они правы. Она находится в подвешенном состоянии, между папой и нами. Эгоистично продолжать удерживать ее здесь ради нас.
— Ради неё, — сжимая кулаки, сердито говорит Тошио. — Что, если она вернётся к нам? Что, если у неё есть шанс? Если мы оборвём ее жизнь, мы убьём ее.
— Она уже ушла, — тихо говорит Брайан. — Она ушла в тот день, когда это произошло. Мы просто обманываем сами себя.
— О, конечно, — выплёвывает Тошио. — Не сыпь нам соль на рану, делая нас идиотами за то, что хотели, чтоб она жила. Если бы мы никогда не дали ей шанса, мы бы сожалели. Мы бы ненавидели себя.
— Прошло время, и шансов больше нет, — огрызается Пол. — Ты разве не видишь? Это конец для неё, для нас. Мы должны отпустить ее. Так будет правильно, даже если причинить нам боль.
Тошио ходит по комнате, пиная стулья.
— Я не могу...я не могу согласиться с этим.
— Но тебе придётся, потому что мы должны принять решение вместе. Нам нужно твоё согласие, Тошио. Если ты этого не сделаешь, то будешь всю жизнь обижаться на нас, а наша семья и так уже сломлена, так что мы этого не переживем.
— Ну а что об этом думает Кайла? — спрашивает Тошио, делая паузу, чтобы стрельнуть в меня взглядом. — Она к маме ближе всех. Это она должна решать.
Остальные головы моих братьев с любопытством поворачиваются ко мне.
Я качаю головой.
— Нет. Пожалуйста, не надо вешать это на меня.
— Она права. Она сделала достаточно, — говорит Никко. — Она ухаживала за мамой, когда никто другой этого не делал. Но...все же, Кайла, нам нужно знать, что ты чувствуешь.
— Что я чувствую? — повторяю я. — Как ты думаешь, что я чувствую? — Я прижимаю ладонь к груди. — Иногда я удивляюсь, что вообще жива, что у меня даже есть сердце. Три прошедшие недели я была в тумане. Я не могла видеть ясно, неважно, как сильно пыталась. Знаешь...я думаю о том, как оставила маму и...мне следовала знать, что что-то не так. Ее руки, понимаешь, у неё тряслись руки, и я должна была сказать что-то, что-то сделать. Я никогда не должна была уезжать в Шотландию, никогда не должна была оставлять ее.