Играем в поэзию
Шрифт:
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения".
– Вот и у нас барахтается.
– И тоже - глупая.
– Была бы умная, уже и стихи были бы..
– В кармане. Понятно. А если мы на эту глупую воблу приманку отыщем? Да и вытащим ее на поверхность, чтобы зря не барахталась.
– Хорошо бы. А как это сделать?
– А очень просто. Предлагаются два начала. Первое:
"Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске
– Вот она, наша жизнь!"
– Но это же вполне законченный стих!
– Правильно. Это и есть стих - хокку японского классика Басе. А вы попробуйте использовать его как начало нового стихотворения. Вдруг ваша глупая рыбка, наконец, клюнет?
– А второе начало?
– А второе - две довольно бессмысленные, однако весьма кокетливые строчки:
"Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою".
Им тоже придумайте продолжение. Может тогда строчки эти приобретут смысл или хотя бы выглядеть будут более естественно. Задача понятна?
– В общем и целом...
– Тогда действуйте!
– А спросить можно?
– Но только чтобы это был последний вопрос.
– А как же вобла может барахтаться? Ведь она же вяленая?
– У настоящего поэта и мороженная рыба забарахтается. И даже ископаемая.
– Вот теперь понятно.
1. Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
– Вот она, наша жизнь!
Но, скромно промолчав,
Подумает про себя:
Вот она, моя смерть.
2. Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
– Вот она, наша жизнь!
Вроде звезды летучей.
Значит и я - человек
Под нависающей тучей.
Знают мои объятья
Будущее других...
Клетка любимого платья
Несостоявшийся стих.
3. Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
– Вот она, наша жизнь!
Как благороден тот,
Кто промолчит, когда ему скажут:
– Она тебя любит.
Как благороден тот,
Кто заплачет, когда ему скажут:
– Твой враг умер.
И самое замечательное,
Что таких людей на земле немало.
Как благороден тот,
Кто согласится со мной.
4. Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
– Вот она, наша жизнь!
Кто не станет читать
Любовных посланий монахини к богу,
Кто никогда не поцарапает
Желтой соломинкой
Кожи умершего пруда,
И не проснется средь ночи,
Чтобы мой сон подсмотреть.
1. Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою.
Гласность стала нашей стихией,
Истина -
А мы не изменились
И ничего не можем
Сделать с жизнью,
Потому что каждый из нас
Всего лишь иголка
В муравейнике мироздания.
2. Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою.
Мужчины занимаются зодчеством,
А женщины - собою.
Подлость стала радостью,
Старость - молотьбою.
Мужчины занимаются дружбой,
А женщины - собою.
Злоба стала мудростью,
Смерть - бегом или ходьбою.
Мужчины занимаются вечностью,
А женщины - собою.
3. Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою.
Мальчик, тонкий и бледный,
Глядел воспаленным взором,
Как мимо плывет вселенная,
Вздрагивая и качаясь.
Римляночка в пыльной тоге
В изящном белом веночке,
Играла на тусклой лире
И полупрозрачными пальцами
Касалась бумажных струн.
И плакала мисс Вселенная,
И устало рыдал Господь.
4. Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою,
Любовь - неубранной кроватью,
И я не хочу быть с тобою.
Наше чувство - растаявшее эскимо,
Фальшивые слезы в стекле трюмо,
Наши чувства - это капуста,
Это жухлый кленовый лист,
Это заерзанный на танцплощадке
Бездарный кривляка-твист.
Ненастоящее, глухо-свистящее,
Откровенно-пустое, тускло-блестящее,
Таково теперь наше чувство.
А любить - ведь это Искусство.
Стихотворение, использующее оба начала, и сочиненное Севой Зельченко:
Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою.
Так и жили и вроде бы даже привыкли.
Однако, спустя четверть года
(Да-да, это было как раз
В тот день, когда выпал сентябрь,
И с вывески "масло"
Свалилась центральная буква),
Так вот, в тот день
Музыка стала нашей судьбою,
Юность - проклятьем.
Мы боялись выйти на улицу,
Мы сожгли телефоны,
Мы вызубрили наши стихи
До последней строчки,
А все пять экземпляров, включая копирку,
Зашили в чучело зайца,
Выигранное в лотерею
Тому три года назад.
Время шло.
Снег зажурчал и распался.
Дни становились короче, ночи еще короче,
И вот однажды
Музыка стала нашей юностью,
Судьба - проклятьем.
О, как это было невыносимо!
С тех пор мы всю ночь не гасим свет,
Чтобы не видеть снов, ибо снов мы боялись.