Играя рок
Шрифт:
Глава 26
В конце февраля Ивану Павловичу стало хуже, и его госпитализировали в больницу № 3.
К сожалению, сделали это с большим опозданием. Второй инсульт был вызван известием о смерти его лучшего друга и учителя Горницкого, которое от него не сумели скрыть.
28 февраля Каминского не стало.
В ту ночь Николая не было в городе, он выезжал с испытаниями прибора в Студенец, где сотрудники института установили аппаратуру на территории пионерского лагеря.
На другой день его сменил Крыленко, ему же и пришлось сообщить
Ивана Павловича хоронили с большими почестями. Приехали многие из его учеников и кружковцев, управление культуры пришло проститься с ним, были артисты театра драмы.
Похороны состоялись в Марьиной роще. День выдался холодным, бушевал колючий ветер, раскачивая голые ветки деревьев. Николай сильно промерз, и отогрелся только на поминках, выпив водки. Народу в столовой на площади Свободы собралось человек пятьдесят, а может и больше, говорили о Каминском, вспоминали его добрыми словами.
Бабушка выглядела плохо, Николай очень боялся за нее, в последнее время она часто болела, по ночам кашляла. Переохлаждение было для нее нежелательно. Вечером вернулись домой, уставшие, молчаливые. Отец налил себе еще водки, выпил один, мать с книжкой удалилась в спальню. Николай выпил чаю на кухне с бабушкой, он знал, что сейчас должен быть рядом именно с ней. Он обнял её, они стояли у заклеенного окна, и смотрели, как пустеет улица, как в неверном свете фонарей кружится снег.
Весной Каминского заставили учиться от военкомата на специальных курсах после работы. Пришлось ездить каждый вечер на площадь Ленина в центр ДОСААФ. Они стали реже встречаться, группа трещала по швам, репетиции были заброшены. Затонский клуб закрылся на ремонт, и ребята "повисли в воздухе". Им очень хотелось работать где-нибудь на открытой площадке в городе. Для этого нужно было пройти прослушивание, но моральной готовности, базы для занятий и репертуара не было.
Мартьянов все чаще начал поговаривать о возвращении в Ленинград. Николай догадывался, что это не связано с учебой, – Сашку снова зовут в ресторан. В этом был резон – работать с настоящей группой, а не начинать в Горьком все с нуля. Это был конец, барабаны пришлось продать «Шестому чувству», а с мечтами о танцплощадке на время расстаться.
Глава 27
Было "июльское утро" [32] .
– Букин! – заорал Николай, сойдя с трамвая. Подниматься на шестой этаж без лифта в такую жару не хотелось. На балконе появился заспанный Андрей в черных семейных трусах.
32
“Julian Morning” – композиция рок-группы Uriah Heep из альбома “Look At Yourself”
– Собирайся, поехали! – комментарии были излишни, все обговорили еще вчера. Николай отошел в тень и нетерпеливо стал ждать друга. На нем были самопальные брюки из коричневого корда, в руках небольшой дорожный баульчик (с ним его дедушка когда-то ходил в баню на Черный пруд), он содержал в себе какую-то
– Зачем так спешить, я даже не позавтракал!
– В поезде поедим, полчаса осталось до отхода.
Они неслись в электричке арзамасского направления, уничтожая яйца, помидоры, черный хлеб с докторской колбасой, и лимонад. Букин, размахивая свернутой газетой, воевал с мухами, слетевшимися на их трапезу.
– А далеко еще ехать, Каминский?
– Еще пару часов. Солнце жарило беспощадно, они с трудом открыли окно, в купе ворвался свежий ветер, и настроение улучшилось.
– А девки там будут? – приставал Букин.
– Будут, и много. Весь университет, сплошные девки. Ты там будешь на полном пансионе, Буров тебе путевку сделал, как положено.
– А тебе? Тебе не сделал?
– Да, я ведь, ненадолго. Поживу недельку, и домой. Главное, ребят выручить.
– Ну, это как-то неправильно, надо, чтобы он и тебе сделал путевку. Что ты будешь есть, где спать?
– Бучок, да фиг с ним, прорвемся. Ты мне лучше скажи, спецуху сдал?
– А ты как думаешь?
– Думаю, что не сдал. Если б сдал, всю дорогу бы рассказывал, как сдавал.
– Это точно.
– Как же тебя отпустили, Андрюха?
– Да, никто и не отпускал. Написал матери записку, и был таков. Они бы меня сейчас до осени грызли, веришь?
– Верю. Несколько дней назад. Бабушка сняла трубку.
– Колюнчик, это тебя, Саша Буров. Коля валялся с учебником геометрии на диване, и вникал в доказательство теоремы.
– Алё, привет!
– Привет, у меня к тебе дело. Можно даже сказать, предложение. Нет ли у тебя барабанщика свободного на месяц? Мы тут заезжаем в университетский лагерь играть на танцах, а нашего Шуру в армию неожиданно забрали. Он закончил пятый курс, и его загребли. Думали, до осени оставят, а тут такое дело…у тебя же там есть Мартьянов, ударник-вокалист, он как, сможет?
– Мартьянов на прошлой неделе в Питер уехал на все лето. Решил в училище восстанавливаться. Все, тю-тю, Мартьянов.
– Слушай, Колёк, у меня путевка на него есть, и тебя мы вытащим отдохнуть.
– Не-е, мне никак нельзя. Я взял неделю отгулов, но мне заниматься надо. Отец репетитора ищет.
– Выручай, Колёк, у тебя полно знакомых. Ну, хочешь, мы с тобой сами будем заниматься? Золотухин будет и Петров. Я сам буду с тобой час заниматься физикой и алгеброй. Ты забыл, у меня ж золотая медаль. Мы с тебя не слезем, пока экзамены не сдашь.
– Ладно, есть один вариант, перезвоню через часок, хорошо? Он отбился, и тут же набрал телефон Букина.
– Слушаю, – трубку взяла его сестра Верка.
– Бучка дай… Андрюха, ты?
– Ну что тебе? – голос его был какой-то дрожащий и неуверенный.
– Ты как, с барабанами дружишь?
– Ты что, не знал? Я самый лучший ударник. А что нужно? – Андрюха оживился. Если надо, я не хуже Мартьянова могу, и петь могу.
– Отлично, едем отдыхать в университетский лагерь на озере! Ты готов?
Конец ознакомительного фрагмента.