Играющая в Го
Шрифт:
Моя растерянность веселит солдат. Я приказываю одному из них:
– Помоги же мне, болван!
Его усмешка превращается в свирепую гримасу. Он мгновенно срывает с плеча ружье и колет штыком ногу одного из стариков.
Вопя от боли, раненый катается по земле. Двое других в ужасе опрокидываются навзничь. Опомнившись от потрясения, я кричу солдату:
– Идиот, ты мог меня ранить!
Зрители снова заходятся безумным смехом.
Жестокость наших военных происходит из суровости воспитания, которое мы получаем. Детям постоянно отвешивают оплеухи и тумаки, их осыпают оскорблениями: таков привычный ежедневный ритуал общения с детьми. В армии, чтобы добиться от солдат безоговорочного подчинения и смирения, офицеры
Мне глубоко претят пытки невинных людей. И мне жаль крестьян, живущих в невежестве, нищете и грязи. Этим мирным людям совершенно все равно, кому подчиняться – маньчжурскому императору, китайским военачальникам или японскому императору – лишь бы есть досыта каждый день.
Я велю солдатам перевязать раненого и отправить стариков по домам. Мы обыскиваем их жилища и забираем съестное – все, до последней чашки муки. Я обещаю вернуть припасы, если они укажут, где скрываются террористы.
На следующий день, еще до восхода солнца, один из жителей приходит в наш лагерь.
Голод развязал ему язык. Не дожидаясь зари, мы бросаемся в снежную бурю в погоню за врагом.
11
Десять дней спустя приходит письмо от Лу: он получил пропуск на внутренние земли [8] и к тому моменту, когда я буду читать эти строки, уже отправится в Пекин.
В моей душе поселяется смутная тревога. Я отправляюсь на площадь Тысячи Ветров, где игроки в го невозмутимо предаются своей страсти.
Девочкой я сопровождала кузена повсюду, где бы он ни играл. Однажды он так разгорячился, что без чувств упал головой на доску. Я заняла его место и выиграла турнир. Благодаря этой победе я стала единственной женщиной, принятой в закрытый круг игроков в го.
[8]Маньчжурию часто называют «страной за пределами Великой стены», а территорию, лежащую в пределах стены, соответственно «внутренними землями». В 1932 г., когда Маньчжурия стала независимой, японцы установили пропускную систему, чтобы лучше контролировать перемещения между зоной своего влияния и остальным Китаем.
Прошли годы, и я с тоской наблюдаю закат моего детства, которое безвозвратно уходит и никогда не вернется.
Лу ничего не понял. Он хочет привести меня в мир взрослых, не ведая, что этот скучный и суетный мир наводит на меня ужас.
12
Мы получаем новый приказ. Нам предписано сжигать хлебные амбары во всех деревнях, чтобы помешать террористам пополнять запасы продовольствия.
Разграбленный хутор похож на мрачную могилу. Завывания ветра смешиваются с рыданиями крестьян. Они распростерлись на земле перед пылающими развалинами, над которыми поднимается в небо жирный черный дым.
Уже три месяца заснеженный лес отделяет нас от внешнего мира. Среди моих солдат растет ожесточение, они все время напиваются и задирают друг друга. Белый снег, серый воздух, всполохи огня и бесконечные марш-броски незаметно, но неуклонно подводят нас к безумию.
Позавчера один капрал разделся догола и сбежал из лагеря. Мы нашли его лежащим без чувств в овраге. Пришлось накинуть ему на шею веревку и тащить обратно, как животное. Я слушаю его пронзительный смех и грубые ругательства и понимаю, что те же мысли и чувства постепенно овладевают моим мозгом.
Нужно идти вперед, по снегу, в снежное безмолвие, пока безумие не пожрет наши души.
13
Женская школа навевает на меня скуку.
Система образования, принятая в стране, превращает девочек в глупых жеманниц, так
Чжоу уродливее всех в классе, зато у нее самые длинные волосы. Непривлекательная внешность сделала ее высокомерной и язвительной, в этом ее изюминка. Ходит злая шутка, что ее мать, племянница маршала, сильная, как монгольский богатырь, женщина, управляет Столицей именно благодаря своему весу.
На переменах девочки болтают о кинозвездах, платьях, драгоценностях, выгодных браках и о тайных любовниках императрицы. Никого не интересует современная литература с ее уничтожающей критикой нравов прогнившего общества, никто не обсуждает политическую повседневность, которая день ото дня становится все более удручающей. Из рук в руки передаются любовные романы – над ними так приятно предаваться сладким переживаниям и слезам. Независимая Маньчжурия изолирует нас от остального Китая на манер тихого гнездышка, в котором шелковичные черви вьют свои нежные коконы, прежде чем погибнуть в кипящем котле.
После уроков я отправляюсь на площадь Тысячи Ветров. Игра в го приобщает меня к стремительно меняющемуся миру, за доской я забываю об унылой повседневности.
Одноклассницы находят меня странной и считают мою страсть к го эксцентричным безумием. А вот игрокам свойственна благородная снисходительность и терпимость.
Двадцать лет назад, сразу после женитьбы, мой Отец убедил Дедушку послать его учиться в Англию. Год спустя он вернулся домой, переняв европейские привычки, и бросил вызов традиционному образу жизни. Доверив мою сестру Лунную Жемчужину заботам своей матери, он увез жену на Запад. В Пекине, где жили семьи моих родителей, разразился скандал. Дедушка по материнской линии, удалившийся от двора сановник, разорвал отношения с Батюшкой моего отца, который продолжал служить императору. Я родилась в туманном Лондоне, что с первых же дней жизни сделало меня необычным ребенком. В моей мятущейся душе не осталось никаких воспоминаний о раннем детстве. После крушения империи старики помирились – их объединила ненависть к республиканцам. Умерли они практически одновременно. Вернувшись из Англии, чтобы соблюсти траур, мои родители подчинились приказу Бабушки, и мы уехали из Пекина в город, где мои предки владели охотничьими угодьями.
Мечтавшая о мире Бабушка умерла на следующий день после начала войны, 18 сентября 1931 года. Через пять дней после окончательного разгрома в нашем городе появились спасавшиеся бегством китайские солдаты. Они ворвались в наш дом и разместили в комнатах своих раненых.
Потом город осадили японцы. Обстрел длился три дня. На наш дом упала бомба, и большую часть бесценной мебели пожрал огонь. Китайская армия капитулировала. Солдаты исчезли. Ходили слухи, что японцы расстреляли за городом больше трех тысяч человек.
После смерти Бабушки наша жизнь стала постепенно налаживаться. Японцы посадили в городе нового мэра. Баррикады разобрали. Над крышами домов подняли вражеские флаги. Открылись японские магазины, а традиционные шторы из белого полотна в ресторанах уступили место тканям с японскими иероглифами. По улицам мелкими шажками прогуливались японки с высокими прическами в узких кимоно и сандалиях на деревянной подошве.
Нам пришлось строить новый дом. Инфляция едва не разорила семью. Моя мать уволила своих горничных, оставив на службе лишь кухарку да экономку. На смену обедневшей аристократии пришли нувориши. Город наполнился пышностью и весельем, открывались роскошные гостиницы, дорогие магазины и шикарные рестораны. Никогда прежде улицы и проспекты не выглядели такими вызывающе богатыми.