Игрок, забравшийся на вершину. Том 9
Шрифт:
– Тётя, всё хорошо?
– Лея, гулявшая среди гостей под негромкую музыку, подошла к сидевшей у барной стойки женщине, которая, судя по стоявшим рядом пустым бутылкам, выпила достаточно много.
– А-а, именинница.
– Её потускневший взгляд скользнул по девочке, которая пыталась устроиться на неудобном стуле.
– Как твоё настроение? Чувствуешь, как становишься взрослее?
Мэгги было тридцать два года, и с самой первой встречи она относилась к Лее как к родной. Позже девочка узнала, что внешностью очень напоминала женщине её рано погибшую дочь, но она не стала отталкивать ту, кто относился
Для Лерлеи, так и не познавшей толком материнской любви, внимание этой добродушной и всё ещё молодой женщины стала некой наградой за проведённое среди мужчин детство и юность.
– Сложно сказать. Мне пришлось рано повзрослеть.
– Точно-точно. Я помню.
– Собеседница, опершись щекой о кулак и побалтывая содержимое стакана другой рукой, горько усмехнулась.
– Да-а, судьба — штука паршивая.
Лея молчала, так как имела достаточно сочувствия, чтобы понимать боль сидящего напротив неё человека.
Мать покинула их семью, так что девочка даже толком не запомнила её лицо, а Мэгги потеряла свою дочь навсегда, беспомощно наблюдая, как та медленно умирает на протяжении долгих двух лет, - их утраты несравнимы.
– Забавные мы существа, люди, - внезапно сказала женщина и, сделав большой глоток, взяла стоявшую рядом бутылку.
– Я вот над чем думаю и не понимаю.
Мэгги налила себе новую порцию, после чего, разглядывая содержимое, продолжила:
– Бывает, душевная боль ранит так сильно, что буквально выворачивает всего тебя изнутри, корёжит и плавит, оставляя после себя лишь раскаленные пески отчаяния. Но проходит время, и она, эта боль, словно обычная рана на теле, просто заживает, оставив слабый и еле заметный шрам… Так как же устроен наш мозг, что позволяет стереть все пережитые от потери дорогих людей эмоции, превратив их в размытое воспоминание, от которого на душе порой становится лишь просто тоскливо? Пустыня, которая, казалось, больше не пригодна для жизни, пусть и медленно, но расцветает, и вот мы вновь готовы улыбаться, смеяться и жить дальше. Память играет с нами, чувства заменяются новыми, и тот период нестерпимой боли остаётся очередной заплаткой на нашей душе… Ты…
Мэгги, вернувшись в реальность, посмотрела на юную собеседницу и, покачав головой, залпом опустошила стакан:
– Прости меня, дорогая, за то, что порчу своей рефлексией всю атмосферу веселья. У-ф, с меня… Ох… С меня, пожалуй, хватит на сегодня.
Вставая, она качнулась в сторону, но удержавшись с помощью барной стойки, отыскала кого-то взглядом, и потрепав волосы Леи, оставила её одну.
– Какое меткое наблюдение.
– Уилл, оказавшийся рядом в момент монолога, проводил её взглядом, думая над сказанными женщиной словами.
– Брат?
– Девочка встрепенулась и, быстро протерев глаза, посмотрела в его сторону.
– Ты всё слышал?
Она смотрела на него, и в свете ярких вспышек прожекторов и неона тот видел, как в уголках её глаз блестели остатки слёз.
– Да. Она пережила что-то очень болезненное.
– Да. Так и есть.
– Лея, быстрым движением спрыгнув со стула, обняла парня.
– Брат, всё ведь и вправду будет хорошо?
Уиллу не потребовалось долгих размышлений, чтобы понять о чём именно говорила сестра,
– Я сделаю всё, чтобы так оно и было.
– Знаю.
– Ну всё. Эта женщина была права. Не стоит сегодня предаваться меланхолии. Празднуй.
– Её зовут Мэгги Шоу. И она очень добрая.
– Отпустив парня, Лея улыбнулась.
– Может, потанцуем?
– Я и танцы?
– Уилл рассмеялся.
– Извини, но это как-нибудь без меня.
– Кстати, - появившаяся в самый неожиданный момент Молли с бокалом в руке и хитрой улыбкой смотрела на свою жертву.
– Я тут вас случайно подслушала и вспомнила, что мы так с тобой и не потанцевали, Уилл. Как насчёт того, чтобы исправить это? Разумеется, если Лея не будет против.
– Что?
– Лея, собравшаяся уже сдаться, так как хорошо знала своего брата, внезапно получила поддержку в лице своей взрослой подруги и поэтому решила выжать из ситуации максимум.
– А! Да-а-а, я буду очень расстроена, если не увижу, как мой брат танцует. Я вас благословляю!
Её желание посмеяться над братом, нелепо двигающимся в танце, было видно невооруженным глазом. Она разве что телефон не достала, чтобы заснять это на видео.
Уилл, зажатый с двух сторон девушками и данным когда-то обещанием, решил повести себя как мужчина и согласиться, но возникшая следом ситуация неожиданно спасла его.
– Мисс Хоунс, - обратился к Молли официант.
– Что случилось?
– Девушка недобро взглянула на него, готовая отослать, если он скажет какую-то глупость, но ответ заставил её нахмуриться и пожалеть гонца.
– Меня попросили передать имениннице торт, но надпись на нём… - собеседник замялся.
– Обескураживает. Поэтому прежде, чем вручить его, я бы хотел, чтобы вы взглянули. Мне нужно понять - это дружеская шутка, или же…
Молодой человек замолчал, не став продолжать, и попросил проследовать за ним, а так как Уилл слышал этот разговор, то, разумеется, он не мог остаться, велев сестре никуда не уходить.
Речь шла о Лее, и неприятное чувство, поселившееся внутри, не давало ему покоя.
Молча идя за официантом, парень чувствовал себя весьма странно, словно где-то на задворках сознания, что-то очень и очень тихо зудело, желая привлечь его внимание. К сожалению, источник этого зуда был неуловим, как слово, которое крутится на языке, но даже час спустя вы не можете его вспомнить.
Когда их троица оказались на кухне, а официант показал упомянутый ранее торт, разум парня застыл, напрочь проигнорировав зуд.
Любой, кто хоть раз чувствовал нечто подобное, сразу скажет, что означает такое обжигающе ледяное спокойствие.
Ярость.
Чистая и незамутнённая. Ярость, которая, в отличие от той, что испытывают безумцы, избавляет от всего лишнего и заставляет тебя концентрироваться на объекте, словно ты смотришь на него через снайперский прицел.
– Уилл.
– Голос Молли казался далёким.
– Что… Что ты собираешься делать?
– Узнаю, кто это прислал и убью.
Его любовь к сестре и некая одержимость ею, а точнее, её благополучием, была очевидна всем его друзьям и хорошим знакомым, и поэтому текст, написанный на торте, буквально проверял глубину его рациональности.