Игрок
Шрифт:
— Кирилл Валерич, выйдите из палаты, — велю.
Официальность моего тона заставляет Харитонова поднять на меня глаза. Проверяет, всерьез ли это.
— Пожалуйста? — добавляю ядовито и вскидываю брови.
— Зачем? — плаксиво спрашивает Алиса.
— Затем, что пока ты прыгаешь, смеешься и болтаешь, я никогда не попаду в вену.
— Я больше не буду, — неохотно бубнит в ответ.
Она
— Знаете, вы мне не нравитесь!
— Очень жаль, — отвечаю шутливо. — Лучше бы передумать, ведь чтобы мне уехать, сначала нужно тебя подлатать. И все это время я буду тебе не нравиться, и не нравиться, и не нравиться. Тяжело-то как.
Алиса хмурится. Думает, что я разговариваю с ней как с маленькой, даже нос морщит.
С детьми работать сложнее. Они воспринимают мир иначе, и врачам приходится подстраиваться. Осыпать их правдами и медицинскими терминами бесполезно — вгонишь в скуку или, того хуже, напугаешь. Попробуй потом успокой. К тому же все дети разные. Иные маленькие обитатели больниц значительно взрослее сверстников и предпочитают, чтобы к ним относились как к равным; обижаются на попытки шутить.
Но есть и еще одна сложность: с самого первого дня института нас отучают думать о пациентах как о людях, привязываться, сочувствовать. С детьми это невозможно. Мы перед ними беззащитны. В нас природой заложено защищать малышей. И если это не удается — пережить неудачу стократ сложнее.
Закончив дела с пациенткой, я выхожу в коридор и на мгновенье теряюсь, потому что не знаю, где лаборатория анализов. Замешкавшись таким образом, не сразу замечаю, что вслед за мной из палаты вышел Кирилл.
— Простите Алису. Я уверен, она не хотела вас обидеть, просто…
Серьезно? Лучше бы за себя извинился!
— Стоп, — обрываю его на полуслове. — Кирилл Валерьевич, — чеканю. — Я врач. Да, недоучка, но повидала достаточно неблагодарных пациентов. Вы собираетесь извиниться передо мной за каждого из них? — даже не пытаюсь скрыть желчь. — Боюсь, я слишком занята. Да и было бы глупостью обижаться на больного ребенка, тем более сидящего в четырех стенах палаты месяцами. Я на ваш вопрос ответила?
У него такие удивительные глаза. Взгляд… будто он восторгается всем на свете. Я этого не понимаю, ведь мир весьма уродлив, и это нормально. Лично мне он своим несовершенством нравится. Но Харитонов другой. Красота и позитив ему необходимы как воздух. Да, у Кирилла удивительные глаза. Были. Теперь они равнодушно отражают свет лампы над нашими головами.
— Еще как, — сухо произносит мой собеседник, возвращаясь к прохладной манере общения, с которой я сегодня имела честь познакомиться.
— Замечательно. Я могу идти?
Едва заметный кивок. А дальше мы просто расходимся в разные стороны.
Опухоль Капранову не понравилась, и врачи договорились провести еще один курс химиотерапии. Поскольку наставник человек занятой,
Умом я понимаю, что дело, скорее всего, в работе. В его отце, в том же Мурзалиеве, в конце концов, но гадкий, ревнивый голос раз за разом нашептывает: Вера, Вера. Я не пытаюсь врать себе о том, что это не может быть правдой. Не дурочка ведь — знаю, что любой интерес со временем гаснет в отсутствие подпитки. А у таких отношений, как наши, развития быть не может. Скоро все закончится, вернется на круги своя: Кирилл останется с Верой, а я — со своей ненаглядной работой.
Новость о еще одном этапе химиотерапии Алису расстроила очень сильно. Она-то по-детски надеялась, что раз приехал хирург, то два взмаха скальпелем — и она будет здорова. Ладно, здесь я здорово преувеличила. Она не думала, что будет просто, но все-таки рассчитывала на скорую операцию.
Я же словно попала в прошлое: у меня есть один единственный пациент в депрессии, а остальным до этого никакого дела. И декорации те же: четыре стены палаты, появляющиеся после работы родственники. У Алисы замечательные родители, которые работают как проклятые, потому что нет такого фонда, который бы согласился покрыть все затраты на лечение. Это мое маленькое эгоистичное счастье, потому что одно дело успокаивать пациента, и совсем другое — всех его родственников, причем без передышки.
Алисе все время плохо: головные боли, тошнота из-за химии. Иногда она не в состоянии встать с кровати. Чтобы ее отвлечь, я рассказываю о том, что точно так же ухаживала за Кириллом. Это ее вдохновляет больше, чем сказки о надежде, помогавшие мне в тяжелейшие дни болезни. Возможно, будь у меня такой принц, я бы тоже жила мыслями о нем; но мне повезло меньше.
Узнав, что я читала Кириллу «Английского пациента», Алиса просит меня добыть для нее эту книгу. Отговариваю, ведь легкостью история не отличается, но смотреть фильм девчушка отказывается наотрез. Из-за болей ей тяжело читать, особенно с электронных носителей — приходится искать бумажный вариант. Поскольку Выборг — маленький городок, и на шикарный ассортимент печатной продукции рассчитывать нечего, надежда только на библиотеки. Ради них я беру отгул, а затем совершаю акт самоуправства и вдогонку покупаю диск с фильмом. Почти уверена, что Алисе ни за что не осилить текст.
Поскольку у меня масса времени, а выходными нынче работа не балует, решаю забросить добычу в номер и прогуляться по центру, пока на улице все еще светло. В коридорах вещи поставить некуда, поэтому ключ от номера я начинаю искать еще в фойе, водрузив книгу и диск на стойку рецепшна. В очередной раз обещаю себе выбросить из сумки все лишнее.
Именно этот момент Харитонов выбирает, чтобы вернуться из Петербурга.
— Добрый день, — говорю, безмолвно проклиная каждую из вещей, оказавшихся в сумке сегодня.