Игрок
Шрифт:
Кому-то, возможно, было бы неприятно, что я использую слово «лох». Скажи такое, кому в глаза — обидится же. Уважаемый человек, ценный сотрудник, семьянин… а его «лохом», кроют.
Я делаю это нарочно, особенно в разговоре с самим собой. Вещи надо называть своими именами, особенно если имена эти неприглядны и унизительны. «Коррупционера» — вором, «даму полусвета» — шалавой, а «простого человека», который сам несёт свои деньги мошенникам — лохом.
Важно понимать, что эти улыбчивые парни не испытывают к тебе ни симпатии,
И нет в этом ничего обидного. Я в глазах этой парочки точно такой же лох. Только лох зубастый.
— Уже нашли с кем сыграть? — говорю между делом.
Небрежно так, но с лёгким разочарованием.
— А ты что, надумал? — спрашивает Володя, — можем и на четверых пулю расписать. Дело недолгое.
Шмотки мои и сигареты импортные они уже давно «срисовали». Не удивлюсь, если и деньги в кошельке пересчитали, пока я спал. И также аккуратно положили обратно. Зачем красть, если сам отдам, только позже? В отношении меня они не спешат. В одном купе едем, дорога дальняя. Никуда не денусь.
— Знакомый предложил, — говорю, — но раз уж вы начали, то, значит, огорчу его.
— Пускай приходит! — радуется Серёга.
Мотыльки к ним сами на огонёк слетаются.
— Не пойдёт он сюда, — морщусь я, — там такой гусь, его с места не сдвинешь. В СВ едет, с полным комфортом. Да ладно, парни, не берите в голову! Пойду, найду ещё кого-нибудь.
Парни переглядываются.
— А что за гусь? — любопытствует Володя.
— Директор винзавода, — говорю, — я с ним в Москве познакомился. Вернее, не с ним, а с его работницей. Есть там такая Галя, так у неё такая зад…
— Ты про Галю погоди, — перебивает меня Володя. — Ты ж не с Галей играть зовёшь.
— Нет, с Галей я другое хочу, — грустнею я, — самое главное, что и она не против… А этот прицепился, «сыграй, да сыграй». А вдвоём какая игра?
Вагон СВ для моих попутчиков — территория неизведанная. Хотя бы потому, что нет у них никакого основания в нём оказаться. Едут в нём люди ответственные, праздного шатания не одобряющие.
Можно, конечно, подловить их в вагоне-ресторане, но это подразумевает сложную комбинацию, на которую у вагонных катал нет ни времени, ни желания. Вон курортники в каждом купе, только успевай нахлобучивать. Лучше синица в руках.
Но тут пресловутый журавль оказывается не в небе. Его, можно сказать, преподносят на блюдечке с голубой каёмочкой.
Эмоции двух бедняг читаются по их глазам. «Ну что мы поимеем с бедняги-отпускника? Сотни три накопленных рублей? Часы „Слава“ с пятнадцатью амнями? Потёртое обручальное колечко, чтобы сдать в ломбард? Случается и такое, в азарте отдают последнее. А советский директор может и пару тысяч на столе оставит, не поморщившись. Ну а если в азарт войдёт, то тут не просто золотая жила, тут целый прииск…».
—
Чувствуется, что из них двоих он более заводной. Наживку проглотил вместе с удочкой.
— А этот твой директор, он что за мужик? — уже в тамбуре спрашивает осторожный Серёга.
— Спокойный, — говорю, — положительный. Совхоз у него, и при нём винзавод, — сдаю я Бубуна с потрохами.
Каталы переглядываются. Угощаю их «Кэмелом», намеренно светя импортные сигареты.
— Вот, угостил. — незаслуженно приписываю товарищу директору щедрость и некоторую легкомысленность, — Бери, говорит, Михалыч, всю пачку. У меня такого добра много.
— Пошли, — приятельски хлопает меня по плечу Володя, — невежливо заставлять человека ждать.
Про соседа-курортника они уже забыли. Забавно, бедняга даже обидится, наверное, не зная, мимо какой неприятности его жизнь пронесла.
«СВ», что означает, всего лишь «спальный вагон», как будто в плацкарте пассажиры по умолчанию уснуть не могут, роскошью не поражает. Всё отличие от купе заключается в отсутствии верхних полок и мягких «спинках» вдоль стен, на которые можно откинуться, как на диване.
Но особое отношение чувствуется. Шторки на окне сияют чистотой, словно только что выстираны и выглажены, стол застелен белой накрахмаленной скатертью. Это даже лучше, карты скользить не будут.
На деревянной вешалке висит пиджак, перевёрнутый лацканами к стенке. Об этом я с товарищем народным депутатом заранее договорился. Парни простые, объяснил я ему, заробеют ещё и играть не сядут. Тот посмеялся моей осторожности, но значок убрать с глаз позволил.
Бубун приветствует новых знакомых, а я, даже не присаживаясь тороплюсь к выходу.
— Фёдор Михайлович, ты куда? — удивляется Бубун.
— Да я, это… думал девчат ваших сходить проведать, — говорю, подмигивая Володе, — да и играю я так себе… посредственно играю, честно сказать.
— Ты девчатам голову не морочь, — хмурится винодел, — я за них ответственность несу. Должен вернуть домой в целости и сохранности.
— Успеешь ещё, Федя, — самым некомпанейским образом осаживает меня Володя, — Первым делом, как известно, самолёты, а девушки потом. Садись, вчетвером игра веселее.
Губит жадность фраеров. Мало им одного «жирного гуся», решили ещё меня под шумок обобрать. С искренним вздохом сажусь играть. А за «Федю» я вам отдельный «штраф» выпишу.
Серёга ловко расписывает «пулю», и мы уговариваемся о правилах. Немного на свете игр, которые позволяют так много разночтений, как преферанс. Иные конвенции так различаются, что думаешь, об одной ли игре вообще идёт речь.
Каталы играют «Ленинградку» с жёсткими и азартными дополнениями. Так, после каждого круга раздач следуют обязательные двойные «распасы», которые даже при небольших ставках позволяют вписать «в гору» солидные штрафы.