Игроки с Титана (сборник)
Шрифт:
– Не бойся, – погладил ее Джек.
Сильвия попыталась улыбнуться.
– Вероятно, больше это не повторится, – заметил Джек. – А если и повторится…
– Нет уж, спасибо, – перебила Сильвия. – Когда я его увидела, я сначала решила, что это его отец – Норберт Стайнер, потому так и перепугалась.
– Надо взять фонарь и поискать Эрну Стайнер, – заметил Джек. – Надо удостовериться, что с ней все в порядке.
– Да, – откликнулась Сильвия. – Идите с Лео, пока я тут заканчиваю. Я не могу уйти с кухни, иначе тут все сгорит.
Джек и Лео, взяв фонарь, вышли из дома. Дэвид остался с Сильвией,
– Я тоже хочу с ними на улицу, – жалобно заскулил Дэвид. – Почему ты не рассказываешь мне, что так напугало миссис Стайнер?
– Может, как–нибудь потом расскажу.
«Только не сейчас, – добавила она про себя. – Слишком рано для всех нас».
Обед был готов, и Сильвия машинально вышла на крыльцо, чтобы позвать Джека и Лео, прекрасно понимая, что делает это напрасно: они не придут, они слишком заняты, у них слишком много дел сейчас. Но она все равно продолжала звать – это была ее обязанность.
В марсианском мраке ее муж и свекор искали Эрну Стайнер: то там, то здесь мелькал свет фонаря и доносились их голоса, спокойные, деловые, терпеливые.
Симулякры
Глава 1
Внутрифирменное информационное сообщение «Электронного музыкального предприятия» испугало Ната Флайджера, хотя он сам не понимал, почему. Речь в нем шла, в общем–то, об открывавшейся перед фирмой грандиозной возможности: наконец–то было обнаружено местонахождение знаменитого советского пианиста Ричарда Конгросяна, психокинетика, который играл Брамса и Шумана, не прикасаясь пальцами к клавишам инструмента, в его летней резиденции в Дженнере, в штате Калифорния. И о том, что, если повезет, Конгросяна можно будет привлечь к участию в записях в студии ЭМП.
И все же…
Возможно, размышлял Флайджер, это сумрачные, влажные тропические леса на самом севере Калифорнии так его отталкивали; ему были больше по нраву сухие южные земли в окрестностях Тихуаны, где размещались центральные службы ЭМП. Но Конгросян, согласно сообщению, отказывался выходить за порог своего летнего дома; возможно, он упразднился от концертной деятельности в связи с какими–то семейными обстоятельствами, намекалось даже на то, что это связано с какой–то трагедией, которая произошла то ли с его женой, то ли с ребенком. В сообщении высказывалось предположение, что это случилось несколько лет тому назад.
Было девять утра. Нат Флайджер налил воды в чашку и стал подпитывать влагой живую протоплазму, включенную в общую структуру звукозаписывающей системы «Ампек Ф–A2», которую он держал у себя в кабинете; это форма жизни родом с Ганимеда не испытывала болевых ощущений и пока совсем не возражала против того, что ее ввели в качестве одного из компонентов в сложную электронную систему. Нервная система ее была довольно примитивной, но в качестве звукового рецептора она была непревзойденной.
Вода просачивалась через мембраны «Ампека» и охотно воспринималась протоплазмой, о чем можно судить по
Он еще раз поднял передатчик информации, сжал его пальцами, и он тотчас же заскулил: «…Эта возможность ставит перед ЭМП весьма острую проблему, Нат. Конгросян отказывается от публичных выступлений, но у нас на руках имеется контакт, заключенный при посредничестве нашего берлинского филиала «Прт–Кур», и у нас есть все законные основания заставить Конгросяна участвовать в наших записях… Что ты на это скажешь, Нат?»
— Согласен, — произнес Нат Флайджер, рассеянно кивая головой в ответ на слова Лео Дондольдо.
Почему это знаменитый советский пианист приобрел в качестве своей летней резиденции дом в Северной Калифорнии? Это само по себе было очень смелым поступком, который был встречен с явным неодобрением центральным правительством в Варшаве. И если Конгросян мог себе позволить пренебрегать указами высшей коммунистической власти, то едва ли он уступит, открыв свои карты, перед ЭМП; Конгросян, которому было за шестьдесят, умел безнаказанно игнорировать правовые нормы современной общественной жизни как в коммунистических странах, так и в СШЕА. Подобно некоторым другим артистам, Конгросян шел своим путем, лавируя между двумя сверхмогущественными социальными системами современного мира.
Прижать его можно будет лишь привнеся определенный меркантильный элемент — как в виде рекламы, так и в виде прямой материальной заинтересованности. У публики короткая память — это общеизвестно; совсем не помешает убедительным образом напомнить ей о самом факте существования Конгросяна с его феноменальными музыкальными пси–способностями. Отдел рекламы ЭМП с готовностью возьмется за осуществление этой задачи.
Как–никак, им нередко удавалось способствовать продаже и восточного материала, а записи Конгросяна все–таки вряд ли подходили под этот разряд.
Но очень хотелось бы знать, насколько хорош Конгросян сегодня, так думал Нат Флайджер.
Передатчик пытался внушить ему схожие мысли: «…Все знают, что до самого недавнего времени Конгросян выступал только перед закрытой аудиторией, — налегал он. — Перед крупными шишками Польши и Кубы и даже перед элитой выходцев из Пуэрто–Рико в Нью–Йорке. Год тому назад он появился на благотворительном концерте в Бирмингеме, который давался перед пятьюдесятью миллионерами–неграми; средства, собранные на этом концерте, пошли в фонд содействия афро–мусульманской колонизации Луны. Я разговаривал с несколькими современными композиторами, которые там присутствовали. Они божатся, что Конгросян не растерял ничего из своего былого великолепия.