Игрушечный дом

Янссон Туве

— Он еще не готов. Не знаю, как продолжать. Подойди, посмотри немного.

Ребенок подошел ближе.

— Понимаешь, — с внезапным облегчением сказал Стейн, — Блуб-бю находится на Диком Западе. Мошенники пытаются захватить его родник, это единственное место, где есть вода, они нашли адвоката, и адвокат составил мерзкий план, по которому родник принадлежит вовсе не Блуб-бю, а государству.

— Застрели его! — спокойно сказал мальчик.

— Да, возможно, ты и прав. Сделать это в баре или на улице?

— Нет! Это слишком обыкновенно. Пусть они скачут верхом —

один за другим, и адвокат выстрелит первым.

— Хорошо, — согласился Стейн, — важно, чтобы он выстрелил первым, тогда получится, что он уже использовал свой шанс. O’kay, пусть он умрет.

Ребенок посмотрел на него и в конце концов спросил:

— Когда ты опять придешь? Я сделал для тебя алтарь, с картинками.

— Очень мило, — ответил Стейн. — Может, чуть позднее, как раз сейчас очень много работы. Ты когда-нибудь рисовал тушью?

— Нет.

— Попробуй. Напиши твой адрес и мой адрес. Рядом.

— Но ты их знаешь, — ответил мальчик.

— Да, но все равно напиши. С именем и всем прочим.

Мальчик написал, медленно и красиво.

Когда он ушел, Стейн снова занес в чулан все вещи Аллингтона, это было обиталище смерти, до которого ему нет дела. Но теперь у него был адрес живого Аллингтона.

Аллингтон жил в пригороде, в гостинице. Был он средних лет, совершенно обычный человек, один из тех, кто не привлекает внимание в транспорте. Одет во что-то серо-бурое. Стейн представился, объяснив, что он — его преемник в серии комиксов.

— Войдите, — пригласил Аллингтон. — Мы можем выпить стаканчик.

Комната была убрана и выглядела пустой.

— Как дела? — спросил Аллингтон.

— Вполне прилично. Я составляю уже четвертый синопсис.

— А как поживает Фрид?

— Конечно, спина… а в остальном он как всегда.

— Странно, — сказал Аллингтон, — все это казалось так важно. На сколько лет у вас контракт?

— На семь.

— Это в меру. И они, пожалуй, не посмеют слишком многого требовать, раз серия тянется так долго. Люди хотят получать новое постепенно.

Аллингтон вышел на кухню за напитками, а вернувшись, спросил, как Стейн нашел его адрес.

— Мне дал его мальчик, Билл Гарвей. Он поднялся наверх с рисунком для вас. Вообще-то он у меня с собой.

Аллингтон взглянул на Блуб-бю в форме астронавта и сказал:

— Знаю, он был из тех, кому труднее всего отвечать. Никогда не переставал писать. Поверил он вам?

— Не знаю. Я не очень хорошо справился.

— Вы получаете почту сам или она поступает к Юнсону?

— К Юнсону.

— Это лучше!

— Одно плохо, — сказал Самуэль Стейн, — немного жутко — быть не самим собой. Я к этому не привык.

— Понимаю, — ответил Аллингтон. — Стоит войти во вкус, и тогда все остальное кажется обыденным и обязательным, как обязательный экземпляр книги, который сдают в библиотеку. Выплевываешь из себя все быстрее и быстрее, а они принимают. Уже предвидишь их реакции и соглашаешься с их бездонным тупоумием. Одна и та же тема все снова и снова. С глупыми вариациями.

— Но, во всяком случае, — осторожно произнес Стейн, — ведь это вопрос об ответственности, разве

не так? Я полагаю, все эти люди открывают свою газету и читают комиксы, попадая под их влияние. Возможно, они об этом не знают, но не могут от этого отказаться… Научите их чему-нибудь. Или утешьте. Или испугайте их, заставьте задуматься. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Я знаю, — ответил Аллингтон, — именно этим я и занимался.

На некоторое время наступило молчание.

— Мы так и не нашли ваш последний синопсис, — сказал Стейн. — Он исчез?

— Возможно.

— Но я нашел один, с Диким Западом. Думаю продолжить эту тему. Жалко бросать его.

— Будет обычная история?

— Примерно. Всего шестьдесят полос. Быть может, немного больше.

— Да, да! — согласился Аллингтон. — Думаю, кое-что вы отвергли. Дикий Запад можно брать только раз в году. Но пусть печатается с продолжением. Это не важно. Где вы работаете?

— В вашем кабинете.

— Там по-прежнему холодно?

— Мне поставили обогреватель.

Помолчав немного, Стейн спросил, что ему делать со всем содержимым чулана и ящиков письменного стола.

— Скажите кому-нибудь, чтобы вынесли все вниз во двор.

— Но я не могу, — ответил Самуэль Стейн, — во всяком случае, это целая жизнь, а ее просто так во двор не выносят.

Аллингтон захохотал, и лицо его вдруг стало очень привлекательным.

— Стейн, — сказал он, переходя на «ты», — это не целая жизнь. Это маленькая часть жизни. Видишь — я еще жив! Что тебя беспокоит? То, что я покончил с работой и сбежал от всего? У тебя контракт всего на семь лет, пожалуй, ты как-нибудь справишься. Ты не повесишься. — Наполнив стаканы, он продолжил: — Один это сделал. Вилла возле Ривьеры[30], и увеселительная яхта, и все прочее, а он идет и вешается. Возможно, это не так уж и необычно, но я написал письмо другим художникам, иллюстрирующим комиксы, и предупредил, чтобы они не заключали долгосрочные контракты. Письмо в газете, в их тайном музее. Положить тебе лед?

— Нет, спасибо, — ответил Стейн. — Я выпью так. А что мне делать с этим мальчиком? С Биллом.

— Ничего! Он станет старше и увлечется чем-нибудь другим. Поверь мне!

— Что ты скажешь… — произнес Стейн. — Я заглянул в твои ящики.

— А что ты подумал?

Стейн заколебался, но потом сказал:

— Что ты очень устал.

Аллингтон поднялся и подошел к окну. Темнело. Он сделал было движение, желая опустить занавеси, но потом оставил все как есть. Он стоял, глядя на улицу.

— Думаю, мне пора, — произнес Стейн. — Хочу вернуться и немного поработать.

— Это были их глаза, — не оборачиваясь, сказал Аллингтон. — Их серийные глаза, глаза из комиксов. Все время одни и те же идиотские круглые глаза. Удивление, ужас, восхищение и так далее, ведь стоит только передвинуть зрачки, одну или другую бровь — и прослывешь искусным художником. Подумать только, как много можно получить столь малыми средствами! А ведь на самом деле они выглядят точно так же. Но необходимо было все время делать новые вещи. Все время! Ты знаешь это? Ты научился этому? Не правда ли?