Игрушечный дом
Шрифт:
Эрик выключил телевизор и через темную гостиную прошел мимо Боя в спальню. Там свет горел только в Доме, в каждой комнате были зажжены лампы, а из верхней башни на стены спальни через равные промежутки падал то красный, то зеленый свет.
— Ура! Мы победили! — кричал Бой. — Получилось! Свет горит, башня вращается! А? Что скажешь, нравится тебе наш дом?
— Это не ваш дом, — очень тихо ответил Эрик.
— Как не наш? А чей же? — изумился Бой. — Конечно наш! Иди сюда, посмотри с этой стороны. Видишь, какие на стенах отсветы?
Эрик даже не шелохнулся, и тогда Бой схватил его за руку.
— Не трогай меня! — рявкнул Эрик.
— Да не валяй
Эрик закричал, и голос его сорвался на писк, он стал наугад шарить по верстаку, в полумраке рука его нащупала какой-то инструмент, холодный и твердый. Эрик бросился на Боя и не глядя ударил его. Коловорот угодил Бою в ухо и скользнул по плечу. Бой отпрянул, задев Дом, который чуть не упал, качнувшись на своем пьедестале. Прожектор продолжал вращаться. Бой побежал вокруг Дома.
— Брось к черту эту штуку! Ты что, спятил? — кричал он.
Эрик преследовал его по пятам, он ничего не видел, вращающийся свет маяка изменил комнату до неузнаваемости. Эрик споткнулся. Бой притих.
— Я знаю, где ты, — сказал Эрик. — Ты спрятался за Домом! — Он стиснул коловорот и пошел на Боя. — Сейчас я до тебя доберусь и уж на этот раз не промажу!
— Брось к черту эту штуку! — повторил Бой, он забился в угол, бежать ему было некуда. — Чего тебе надо?
Эрика начала бить дрожь, ему было ясно одно: он должен ударить, один раз, всего один раз, но сильно. Наверно, у него что-то случилось с очками, он не видел ничего, кроме света маяка.
— Да погаси ты этот проклятый свет! — крикнул он.
Бой не шелохнулся.
— Погаси свет, чтобы я видел тебя, или я разобью к черту всю эту башню! — Он шагнул к Бою. — Кого мне ударить, тебя или башню? — Теперь его трясло так, что он с трудом держался на ногах. Он повторил: — Выбирай! Тебя или башню? Тебя?
— Нет, — ответил Бой. — Только не меня!
Эрик снял очки, стекла запотели и мешали ему.
От этого привычного движения — снять очки и сунуть их в карман — все непостижимо изменилось. Эрика охватила страшная усталость, он попросил:
— Зажги, пожалуйста, верхний свет. У меня что-то с очками.
Когда в комнате вспыхнул свет, Эрик положил коловорот на верстак. Бой осторожно провел по уху и потом посмотрел на руку.
— Кровь, — сказал он. — Видишь, весь воротник в крови.
Эрик опустился на пол, ему было дурно. Хлопнула входная дверь. Через минуту в комнату вошел Александр и замер на пороге.
— Что тут происходит? — спросил он.
— Эрик меня ударил, — сказал Бой. — Видишь, кровь.
— Эрик? — удивился Александр. — Почему ты сидишь на полу? И где твои очки?
— В кармане. Мне нехорошо.
— Что ты сделал?
— Не знаю, — ответил Эрик. — Но я спас нашу башню. С ней ничего не случилось.
Александр медленно открыл пачку, достал сигарету и закурил.
— Башня по-настоящему вращается, — сказал он. — Ты, Бой, отличный мастер. Теперь полный порядок. Второго такого дома, как у нас с Эриком, нет ни у кого, это точно.
В городе Хило, штат Гавайи
Это случилось незадолго до зимних дождей, туристов уже почти не было. Парень явился однажды вечером, бросил свой рюкзак возле стойки бара и попросил «Island». Черт его знает, что это за коктейль, но я положила в ром кусочек папайи, и все сошло прекрасно. Парень был очень молодой, слегка загорелый и напоминал мышь в очках. На нем была непременная гавайская рубашка и гирлянда на шее, увядшая дешевка. Он тут же поведал мне о чудесном Приключении,
— Меня зовут Франц, — сказал он. — Я путешествую.
Потом спросил, коренная ли я полинезийка.
— Коренная, не коренная, не все ли равно. — Я была не в настроении.
Вскоре он снова подошел и попросил блюдо.
— Моя гирлянда почему-то мокрая, — сказал он.
Я дала ему блюдо, он положил на него свою увядшую гирлянду и спросил, как называется наш город.
— Хило.
Я видела, что это ему ни о чем не говорит, тогда я показала отметку под карнизом крыши и рассказала, что в тысяча девятьсот десятом году волна такой высоты одним махом смыла половину Хило и что в тысяча девятьсот шестидесятом году это повторилось. Услыхав мое сообщение, он оживился, глаза у него округлились, и я видела, что это произвело на него сильное впечатление. Потом он пожелал узнать, действующий ли вулкан Мауна-Лоа, но он был недействующий. Франц тут же решил при первой возможности подняться на вершину и осмотреть кратер. Ехать туда на такси было бы слишком дорого. Но ведь можно подняться и пешком, впечатление наверняка будет более сильным. Наконец он спрашивает:
— Значит, у вас в последнее время затишье?
— Как сказать, — отвечаю я. — Сейчас у нас в любой день могут начаться дожди. Он серьезно кивнул:
— Я знаю. Зимние дожди. Долгий период зимних тропических ливней.
Пришли посетители — Фредди и другие парни. Когда я вернулась на свое место, Франц изучал отметку воды и записывал свои наблюдения. Он спросил, можно ли тут где-нибудь устроиться не слишком дорого. Я ответила, что у нас наверху есть две комнаты, правда маленькие, и спросила, сколько дней он собирается тут прожить.
— Заранее ничего не могу сказать, — ответил Франц, и видно было, что он очень доволен собой. — Понимаешь, я не люблю ничего решать заранее — например, приезжаю куда-нибудь, плачу вперед, а потом вдруг снимаюсь с места и уезжаю. По-моему, только так и следует путешествовать; во всяком случае, я всегда мечтал путешествовать именно так. Понимаешь? Можно угостить тебя коктейлем «Island»?
Он выпил один за другим несколько коктейлей и пришел в сильное возбуждение. Когда он заговорил о Лахаине, я поняла, что ром ему пить нельзя. Старый трактир китобоев — это такое чудо, а их старые корабли — чудо вдвойне. Все настоящее, как описано в книгах, которые он читал еще мальчишкой. Подумать только, и все это сохранилось до сих пор! Я спросила его, не ездил ли он на «сахарном поезде». Оказалось, нет, не было желания.
— Это почему же?
— Да он какой-то ненастоящий, — отвечает Франц. — Битком набит туристами, маршрут короткий, только туда и обратно, игрушка из Диснейленда, к Гавайским островам этот поезд не имеет никакого отношения.
— Диснейленд? — говорю я и начинаю сердиться. — В свое время это был замечательный «сахарный поезд», по обе стороны от дороги лежали бескрайние плантации, а какое было движение, сколько сахарного тростника везли на берег! Но теперь с сахарным тростником покончено, и с кофе тоже, теперь всем заправляют американцы. И с орехами тоже покончено.