Игрушка для драконов
Шрифт:
Долго валяться в кровати я не планировала, но незаметно забылась тяжёлым сновидением.
Сон походил на явь. Я лежала на кровати, привязанная за запястья шёлковым лентами, в душной полутёмной комнате. Вокруг сгущался плотный туман, тянул ко мне руки и ласкал, поднимаясь холодными пальцами всё выше по внутренней поверхности бёдер. Это одновременно вызывало отвращение и желание, чтобы ласки неведомого существа продолжались как можно дольше, пока дыхание не участится, а между ног не станет тепло и влажно. На глаза опустилась пелена, а пальцы продолжали гладить, пока не добрались до чувствительного бугорка.
Оставалось одно — расслабиться и позволить творить с собой всё, что угодно неведомым силам. К тому же, после всего пережитого не имело смысла беречься. Сон или явь, но моё тело хотело мужчину, и мне пришлось это признать. Самое страшное для совести было то, что я не испытывала стыда.
Но к сожалению, стоило мне так подумать, как туман мгновенно рассеялся, оставив меня неудовлетворённой. Путы, удерживающие запястья, исчезли. Я вздохнула и открыла глаза.
За окном был уже ранний вечер. Вставать не хотелось, тело ныло и болело, будто меня отхлестали плетью. При воспоминании о странном сне я снова почувствовала желание и рассердившись на себя и своё положение не жены-не вдовы, побрела в ванную. Всё, что я планировала на сегодня — расслабиться в ароматной пене и снова вернуться в постель, чтобы этот день быстрее закончился. Дурное предчувствие меня так и не оставило.
Если бы я ни боялась услышать неприятные новости, то сама бы спустилась вниз и справилась о возвращении Шилдса. Но почему-то сейчас стыдилась показаться ему на глаза. Его мнение, сколько бы я ни утверждала обратное, было значимо для меня. Видно, я и впрямь испорченная Эдриксами, и возврата к нормальной жизни для подобных мне не существует!
Я легла в ванну, наполненную тёплой водой, и попыталась представить свою дальнейшую жизнь. По всему выходило, что в столицу лучше не возвращаться. Или стать там затворницей, без права показаться на любом светском балу или ужине.
Я могла бы претендовать на место целителя при храме Триединого. Говорят, они получают достаточно, чтобы жить безбедно. Правда, сначала придётся стать послушницей, а после принять обет целомудрия, но я в любом случае не собираюсь больше замуж, а вернуться к родителям и жить на их средства, терпя бесконечные попытки повторно меня пристроить, казалось не самым лучшим решением. Я больше не готова позволять другим распоряжаться собой как вещью. Даже если это близкие мне люди.
И тут я услышала пронзительный женский крик.
Руки затряслись, а сердце сжалось от предчувствия беды. Пару раз не попав в рукава, я прямо на мокрое тело натянула ночную рубашку. И через мгновение была уже в коридоре, запахивая на ходу тёплый банный халат, непослушный пояс которого так и норовил выскользнуть из рук. Пальцы одеревенели и плохо слушались. Стены коридора будто сузились, картины угрюмо смотрели вслед, а контуры геометрических фигур на полу двоились, стоило бросить на них взгляд. Пару раз я едва не упала, босыми ногами скользя по отполированному покрытию, на которое капала вода с моей же намокшей и прилипшей к бёдрам рубашки.
Сара закричала снова:
— Помогите! Пожалуйста!
Это придало мне сил, и я побежала. На этот раз ужас в душе уступил место чёрной боли: я
«Не опоздай!» — кричали скрипевшие под ногами доски. «Скорее!» — звала открытая комната.
Отмахиваясь от ощущения безнадёжности, я влетела в спальню с мелкорисунчатыми голубыми обоями.
Из ванной доносились всхлипывания Сары. Я метнулась туда, чудом не поскользнувшись на мокром коврике, и налетела на няню, сжимавшую в объятиях маленького неподвижного Филиппа. Голова малыша была прижата к её плечу, а руки безвольно свисали по бокам тела.
Не помня себя, я упала рядом с ними на колени и, не слушая сбивчивых объяснений, перемежающихся рыданиями, взяла обнажённого ребёнка и приложила ухо к его рту. Одновременно я прижала ладонь к маленькой тёплой груди. Благодарение Троединому, Филипп был жив, но в глубоком обмороке.
Однако вязкий чёрный шлейф смерти продолжал витать в ванной комнате. Здесь кто-то умер совсем недавно. Буквально пару минут назад.
«Подумаю после», — мелькнула мысль, и я начала тихонько напевать Мантру соединения. Она привязывала тех, чья жизненная энергия ослабла, к тем, для кого они дороги. Обычно для этого требовалось несколько родных — физически крепких Магов или иных представителей Высших рас, согласных поделиться своим здоровьем с погибающим. У меня не было времени ждать Шилдса. Возможно, его ещё даже нет в Свитенвилле, а более я никому бы не доверила жизнь мальчика. Стоит одному поколебаться в желании спасти ближнего, как Мантра не сработает.
Значит, донором надо выступить мне. Я надеялась на успех, к тому же Филипп не был на грани смерти, похоже, он просто нахлебался воды.
Закрыв глаза, я повторяла Мантру. Мой голос звучал всё громче, отделяя нас с Филиппом от остальных шумов и встревоженного шепота, окружившего со всех сторон. Мне очень мешала чёрная энергия рядом. А хуже всего, что я не понимала, откуда она взялась, ведь никто не умер. Но размышлять — значило отвлечься. А я не имела на это право.
Руки затряслись сильнее, голос задрожал, виски сдавил невидимый обруч, грозивший усилить и без того терзавшую меня в тот момент головную боль. Из центра ладони, прижатой к слабо бьющемуся сердцу, полилась энергия. Внутренним зрением я видела, как свечение контура тела малыша выравнивается и становится ослепительно-ярким. Искристо-белым, цвета инея, оседающего на ставнях от дыхания мифического Белого Дракона.
Энергия всё уходила из моей руки. Дыхание Филиппа стало ровным и глубоким, как у крепко спящего. В ушах усилился шум, как и всегда в конце сеанса накатила слабость, однако я держалась, понимая, что мальчику необходимо больше силы, чем я уже дала.
Я почти не чувствовала ног. Вся моя энергия сосредоточилась в ладони, отдающей тепло малышу, которого я представляла живым и здоровым, бегущим мне навстречу по главной аллее парка или играющим с плюшевыми драконами в детской.
«Держись, маленький!» — билась в мозгу мысль, а губы шептали Мантру. Я больше не слышала своего голоса и повторяла слова обряда, как заклинившая танцовщица из музыкальной шкатулки, из-за поломки механизма вынужденная вращаться до бесконечности.