Игрушки для императоров: Лестница в небо
Шрифт:
— Не бросаете? — заметил я, вкладывая в голос всю возможную желчь. Она усмехнулась и кивнула.
— Да. Мы можем прессовать своих, в воспитательных и любых других целях. Мы наказываем за проступки, очень строго, невероятно строго. Но все это внутри, не вынося сор за порог бело-розового здания. В большом же мире своих мы не бросаем и вытаскиваем из любой передряги. Это тоже один из столпов, на которых держится корпус телохранителей. И пока он стоит, незыблемо и нерушимо, у нас будут конкурсы по двести-триста человек на место.
Я
Какие у меня есть факты?
С одной стороны бесчеловечное отношение, унижение, неуставщина, жуткий прессинг. Но с другой — защита своих. «Мы накажем за проступок, но сделаем это мы сами». Что-то в таком духе. И то, что я еду с ней в машине — подтверждение этого лозунга. Меня не бросят.
Я все еще могу вернуться?
Не знаю. Она оговорилась, что за меня просили. То есть, если бы такой возможности не существовало в принципе, они бы не просили. Значит, существует. Но…
Дальше я подумать не успел, она словно прочла мысли:
— Хорошо, давай перейдем к официальной части. Я хотела оставить это на вечер, заехать к тебе, но раз такие события…
Я подобрался.
— Сегодня утром мы, наконец, собрали совет офицеров по поводу твоей проблемы. В малом составе, кого нашли, но его решения законны. Пятью голосами против двух ты признан невиновным.
— Невиновным в чем? — я чуть не рассмеялся, поскольку вины за собой как-то не ощущал.
— В невыполнении приказа. Тебе приказали сидеть и не вмешиваться, ты его нарушил. Там было еще и про технику безопасности, про доспех и его отсутствие, но это признали фактором, не стоящим внимания.
Я, признаться, немного обалдел от такой наглости.
— А можно поинтересоваться, почему? Вы, приказы, устав, жесткач такой, и вдруг — невиновен… Кого другого бы вы за такое расстреляли!
Она согласилась
— Да, кого другого из своих, принятых и принявших присягу. Но ты не один из нас, ты даже не «мелочь», не новобранец, и не обязан подчиняться приказам, идущим в разрез со своей совестью. К тому же, ты не бросил оружие, а это очень важный фактор.
Пауза.
— Короче, ты имеешь полное право явиться для прохождения последнего, итогового теста, по результатам которого после приезда Леи будет принято решение о твоем зачислении. Это окончательно и обсуждению не подлежит.
— То есть… — я даже не знал, что на это сказать. — Я могу…
— Один единственный тест, — перебила она. — Сложный, с риском выйти из него вперед ногами, но по-другому у нас не принято. Пройдешь — зачислен. Не пройдешь — adios. Вот и всё.
— А что за тест? — я начал приходить в себя.
— Скажем так, тебе надо будет пройти полосу, но сложность ее будет заключаться не в препятствиях, а в том, что некоторые плохие парни будут пытаться тебя убить. Естественно, не живые, но тебе от этого будет не легче. Большего сказать не имею права.
— Понятно.
На самом деле понятно ничего
И еще я поразился, как права оказалась мама. Они позвонили-таки! Ну, не совсем позвонили, но если бы не дон Виктор, то связались бы со мной вечером. Сказав, что «простили»…
De puta madre!!!
— Конечно, я понимаю, что мои слова для тебя ничто не значат, — продолжила вдруг Катарина со слащавой ухмылкой наевшейся сметаны кошки. — Так, отдушина, дескать, «я был прав и идите вы все». Но это моя работа — сообщить. Я ее делаю и потом отчитаюсь. Я рада, что ты не придешь, честно! Тебе у нас не место! Мир?
Я кивнул, ошеломленный новым поворотом сюжета.
— Мир…
— Тогда вот моя визитка. Если все же надумаешь. Не смотри так, это тоже работа — отдать визитку. Если надумаешь явиться на тест — звони.
Она протянула свою карточку. «Служба вербовки», — лаконично значилось на ней. И никаких украшений или изысков.
— Скажешь оператору, чтобы соединили с Ласточкой.
— Ласточка — это ты? — усмехнулся я. Прикольный ник!
Она кивнула.
— Только не спрашивай, почему. Просто Ласточка. Позывной.
— Понятно.
— Ну, вот и твой район. — Она кивнула на дорогу впереди. Мы как раз проехали шлюз нашего купола. — Где тебя высадить, чтобы не светиться?
Не светиться! Скажет тоже! После двух недель, за которые она подбирала и высаживала меня почти возле дома?
— Возле космонавтов высади, — хмыкнул я. — Прогуляюсь, в себя приду.
— Это правильно! — поддержала она.
Да, мне очень нужно посидеть и поразмышлять. Или хотя бы просто прийти в себя. А возле памятников космопроходцам отчего-то лучше думается — наверное, все плохие и глупые мысли в космос улетают, а здравые прилетают.
— Возле Гагарина, — уточнил я.
— Хорошо.
Через несколько минут мы подъехали к ансамблю и встали через дорогу. Я уже поднял люк, когда решил спросить:
— Катарина, а ты выяснила, кто мой отец?
— Что?
Она недоуменно обернулась, но почти сразу поняла, в чем дело.
— Нет. Я тоже уперлась в таинственный счет и включила заднюю.
— У тебя не было возможностей и административных ресурсов его взломать?
Она пожала плечами.
— Были. И есть. Но зачем? Что это даст?
Хороший вопрос.
— Тебе это ничего не дало за восемнадцать лет. От этого знания ни тепло, ни холодно. Зачем тогда ворошить прошлое?
— Ради строки в личном деле в графе «отец» в досье одного из самых секретных подразделений, — усмехнулся я.
Моя усмешка поддержана не была.
— Нам что, на каждую из новобранцев организовывать такую графу? Так у нас она заполняться у единиц будет! Все, пока, Хуан, тебе пора. Нам не интересно прошлое прибывших, как и прошлое их семей. Мы сами — большая семья, и это гораздо важнее.