Игрушки дома Баллантайн

Семироль Анна

— И в чем смысл твоей теории?

— Смысл в том, что, если представить время в качестве измерения, можно возвращаться в точки Перекрестков и выбирать иной путь. Но человек устроен так, что видит время только в одну сторону. Твои мелкашки возвращают муравья на Перекресток посредством звука. Хлопки в ладоши, повторяющиеся в подобранном ими ритме, что-то меняют в событийной цепи «прошлое-будущее», и муравей возвращается и делает иной выбор. Пусть и не игра со временем и пространством, но это вмешательство в судьбу на

очень сложном уровне. Я показал им еще один вариант с воздействием звуком, но использовал несколько иной метод — частоту, тональность.

— Этьен, я ничего не понимаю, — улыбается Эвелин. — Проще можешь?

— Близнецы способны управлять судьбой. Невероятные дети! Пока неосознанно, на уровне игры «куда пойдет муравей», но они уже способны. Когда они повзрослеют и поймут, как это работает… Можно будет прожить тысячу разных жизней, если научиться возвращаться на Перекрестки.

— Пойдем на берег. Я попрошу их показать для тебя еще одну Игру.

Они выходят из воды, Ева обжимает на себе рубашку, звонко шлепает Этьена по облепленной мокрой тканью ягодице и убегает к близнецам.

— Лошадей сегодня не получится, — качает головой Сибил в ответ на просьбу сестры показать игру со считалкой.

— Почему?

— Ты очень спокойна, — объясняет Уильям. — Не прозвучишь, как надо.

Этьен с интересом прислушивается, садится рядом.

— Уильям, а в чем суть игры, о которой речь?

— Он нас различает! — восторгается Сибил.

Уильям отмахивается от нее и просто отвечает:

— Если мы играем втроем, к Еве приходят океанские лошади. Мы отбиваем ритм, она поет — и лошади идут к нам. Сегодня не получится, потому что у нее не то настроение.

Эвелин разводит руками, делает виноватое лицо.

— Когда получилось, я плакала, — говорит она и отворачивается.

— Плакала? — переспрашивает Этьен.

— Я скучала. И…

Ева умолкает, вытягивает ноги, счищает с голеней налипший песок. Этьен протягивает руку, осторожно касается ее запястья. «Амор», — на амслене говорит брату Сибил и хихикает. Тот заговорщически подмигивает, кидает в Этьена камешком.

— Месье Легран, ты неправильно делаешь.

Ева и Этьен оборачиваются одновременно.

— Ты о чем, Уильям?

— Так она не поймет, что ты хочешь. Надо по-другому.

— Как? — растерянно спрашивает Этьен.

— Вот так!

Мальчишка подскакивает к Сибил, толкает ее на песок, садится верхом и, удерживая руки заливающейся смехом сестры, целует ее в губы. Краска приливает к щекам Эвелин, тут же сменяется бледностью.

— Господи… где вы этому научились? — с трудом выговаривает она.

— Бабушка и ее Ульрих так делают, когда у них амор, — в один голос отвечают близнецы.

Прежде чем Этьен успевает что-либо сказать, Ева подлетает к детям, бьет Уильяма по щеке, хватает за волосы Сибил.

— Не смейте так делать! Никогда!

Вам ясно?

Она почти кричит. Сибил смотрит на нее круглыми испуганными глазами, по щекам, обгоняя друг друга, текут слезы. Уильям отталкивает Еву, закрывает собой близняшку.

— Ева, не надо! — запоздало кричит Этьен, оттаскивает ее от детей.

Она тяжело дышит, смотрит то на него, то на мелкашек.

— Вы, двое, быстро ополоснулись — и марш домой! Этьен, пусти!

Близнецы убегают к воде, Этьен разворачивает Еву лицом к себе.

— Это та проблема, из-за которой ты ко мне поехала? — спрашивает он негромко.

Эвелин мрачно кивает.

— Мама уверена, что они спят друг с другом. Мои брат с сестрой. Не просто спят в одной постели, а… Понимаешь?

— Тихо-тихо. Присядь.

Он настойчиво и бережно усаживает девушку на песок, поглаживает ее напряженные плечи. Откидывает за спину длинные мокрые пряди. Ева смотрит на него с отчаянием. Океан осуждающе вздыхает, шелестя пенными волнами.

— Хочешь знать, что я думаю? — осторожно спрашивает Этьен, наблюдая, как близнецы заходят в воду.

— Хочу.

— Они еще дети. То, что они делают, — подражание взрослым. Неосознанное пока. Они привыкли играть вдвоем, верно? И мир познают вместе. И увиденное нами — это доверие, Ева. Еще одна игра. В то, что делают взрослые, а не они сами. Ты их испугала. Если повезет, они оттают и снова будут тебе доверять. Если нет…

— То что? — вскидывается Эвелин испуганно.

— Могут сделать это снова. Тебе назло. И снова — потому что ты не одобряешь, а им приятно так друг друга касаться. Понимаешь? Окриками и побоями ты их только разозлишь. Сколько им лет? Десять?

— Будет тринадцать на летнее солнцестояние.

— Они выглядят гораздо младше.

— Родились слабыми и до сих пор чахликами остаются, — вздыхает Ева. — И ведут себя как десятилетки. А иногда и еще хуже.

— Так вот, Эвелин: это подростки. Вспомни себя. В таком возрасте, встречая сопротивление, хочется пробивать стены и делать назло, а не слушать взрослых.

— И что теперь?

— Не ломай доверие. Придумывай, как их отвлечь друг от друга. Что родители предлагают?

— В разные школы. Сибил вернуть в Монтрё, Уильяма отдать под присмотр Алана в кадетский корпус.

— Жестоко, — хмурится Этьен.

Близнецы возвращаются обратно — понурые, заплаканные. Ева молча заворачивает в полотенце сперва Сибил, потом Уильяма. Они подбирают с песка кепки, отходят ближе к Этьену.

«Конфеты, — подсказывает Этьен на амслене, пока дети не видят. — И скажи им, что любишь. Сейчас».

— Мелкашки, — дрогнувшим голосом окликает близнецов Эвелин.

Они послушно поворачиваются к ней. Губы Сибил едва заметно подрагивают, на щеке Уильяма — красное пятно. Еву окатывает немыслимый стыд и раскаяние.