Игрушковые души

Мадоши Варвара

Лешка оторопел. Он стоял и молчал, не понимая, почему Лена не услышала его звонок, если она все время была в квартире. Лена сидела и как-то очень грустно смотрела на игрушечных зверей и на нож, на доску… Лешка подумал о том, что она, может быть, в трансе… Да нет, чепуха, чтобы в транс впадать, надо долго учиться у каких-то восточных мудрецов, а откуда у них здесь восточные мудрецы!

Из плохо закрученного крана капала вода.

Лена взяла белька в руки, поцеловала

в печальную, неподвижную мордочку. Положила на разделочную доску. Взяла обеими руками нож. Высоко, над головой, занесла его… Лешка видел на глазах у сестры слезы.

Лешка издал смешок.

— Лен, ты чего! — нервно сказал он. Это было очень жутко, жутче, чем любой фильм ужасов: его младшая сестра с гигантским ножом в руках. Или просто в ее маленьких ручках он казался гигантским?.. Или в чем-то другом было дело?..

Лена вскрикнула, уронила нож. Он глухо стукнул по столешнице. Соскочила с табуретки, бросилась к Лешке и уткнулась лицом в его куртку (он даже раздеться с улицы не успел). Она плакала.

Лешка поднял руку и стал неловко поглаживать ее по голове. Не умел он утешать девчонок. Даже собственную сестру.

— Зачем ты это хотела сделать, малявка?.. — как-то сипло сказал он. Лешка взмок от пота: ему было жарко, он был в шоке. По-настоящему в шоке. Только теперь мальчик впервые понял значение этого слова.

— Они почти совсем как живые! — плакала Лена, всхлипывая и давясь словами. — Они… они… они как будто жить хотят, а я… а я ничего не могу сделать!

— И поэтому ты решила их убить?

Лена подняла на него заплаканное личико и серьезно кивнула.

— Я читала, что раненых коней резали на поле боя, — сказала она.

И Лешка не нашелся, что ей ответить.

— Давай их подарим! — сказал он.

— А может, с ними тогда плохо обращаться будут!

— Ну давай их выбросим!

И представил, как они выносят маленьких теплых пушистых зверьков на заснеженную помойку. Мусор там, бомжи ходят… кто-то наверняка подберет.

Лена замотала головой и сильнее вжалась в Лешину куртку. Наверное, подумала о том же самом.

— Ну тогда в чулан уберем!

— Не-а… жалко… им там скучно будет…

— Ну… — он продолжал гладить сестру по голове. — Блин, лучше бы мы тебе их не дарили!

— Да нет, они хорошие… — Лена всхлипнула. — Это я… плохая. Но я вырасту. Честное слово. И перестану обращать внимание.

— А может быть, они все-таки оживают ночью? — предложил Лешка.

— Ты дурак, — фыркнула Лена. — Как они могут оживать? У них и крови нет. И души.

— Но если они так похожи на настоящих, может, что-то все-таки

есть? — предложил Лешка. Он уже не пытался успокоить сестру, ему самому понравилась идея. — Вот смотри, кто-то же их делал. Ну… даже если автомат на фабрике сшил, кто-то же эскиз представлял, рисовал его… материалы выбирал… Вот он думал про них, какими они будут, сколько радости детям принесут… может быть, что-то вроде души все-такт в них вложилось?

— Игрушечная душа? — недоверчиво спросила Лена.

— Нет… не игрушечная. Игрушковая, — твердо сказал Лешка. — Специальная такая душа для игрушек. Знаешь, типа мини-пылесосов.

Лена еще раз всхлипнула. Но серьезно больше не плакала. Котенок с бельком лежали на кухонном столе и смотрели. Котенок — с наивным удивлением на мордочке, как будто он не понимал, почему он не может найти того, что ищет. Белек — с тихой, застенчивой грустью, как будто он уже ничего не ждал, но надеялся, что все будет хорошо.

— Знаешь что, — сказала Лена, — возьми котенка.

— Зачем? — опешил Лешка.

— Так правильно будет… — Лена замялась. — что один у меня, другой у тебя… Они ведь тоже как братья… И потом, ты ведь уже скоро вырастешь. И уедешь учиться. Возьмешь с собой.

— Они же будут грустить друг без друга.

— А это будет гарантия, что ты вернешься, — сказала Лена с совершенно «взрослой» интонацией. — И вообще, пусть привыкает! Если люди грустят, значит, игрушки тем более должны.

Маме с папой Лешка об этом случае ничего не сказал. А сам подумал, что есть в этом что-то и правильное, и неправильное одновременно — что игрушки так похожи на живых зверьков.

* * *

Этой ночью луна с затянутого толстыми, мохнатыми тучами зимнего неба светила в окно и освещала Ленину кровать. Она спала, и ей снились игрушковые души. От сияния луны они отделялись от искусственных шерстяных шкурок, поднимались высоко-высоко в небо — в туманное холодное небо над Сибирью и Москвой, в ясное морозное небо где-то над Северным Полюсом, в жаркое и яркое небо над Африкой… Они все восходили на сияющую золотистую полян, где растут самые вкусные лунные ягоды, и смотрели печальными глазами на фигуру Самого Старшего Лунного зверя — в Ленином сне у него были рога, мягкие лапы и влажный нос. Этот зверь говорил игрушкам, что когда-нибудь они смогут ожить. Когда-нибудь, но не сейчас. Потому что людям — и особенно детям — обязательно нужен кто-то почти живой рядом. Кто-то, у кого будет игрушечная, но почти совсем взаправдашняя жизнь.