Игры Эн Ро Гримм
Шрифт:
«Повезло».
За счёт этого тайного лаза на ближайшую к вокзалу улицу он вылетел, срезав почти четверть квартала – взмокший, с частым пульсом и с карманами, полными сладких битых яблок. Против ожиданий, все платформы там, за решёткой, были погружены во тьму, такую же густую, как чёрный дым, и зыбкую… Все, кроме одной, самой дальней, и там-то фонари горели, как софиты.
«Туда».
Невидимый поезд снова загудел, уже ближе – призывно, тоскливо, мелодично. Джек разбежался, подпрыгнул – и ухватился за верхний край решётки. Обледеневшее железо обожгло голые ладони, кажется, до волдырей; ботинки проскользнули раз, другой, но затем удалось впихнуть мысок в ячейку
Ладони были красными, но, конечно, чистыми, никаких ожогов.
Платформа точно дразнила: то прыгала ближе, то отдалялась. Он бежал, перескакивая через рельсы, протискиваясь между притихшими составами; дыхания уже не хватало. На ступени, залитые светом, он взлетел в самый последний момент, когда поезд загудел третий раз, торжествующе и насмешливо…
И сразу стало ясно, зачем было так спешить.
Поезд спускался прямо с неба, сквозь рваные облака – по тонкому пути, сотканному из неверного звёздного света. Он нёсся стремительно и величаво, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, огромный, как дом, медно-ржавый, с сияющими окнами, с высокой трубой, из которой поднимались пышно-белые клубы. Крышу устилали густые мхи, тёмно-зелёные, и седые лишайники, и там гнездились совы, дремали рыжие лисы, рос тимьян, цвёл клевер, летели осенние листья вперемешку с крупными хлопьями снега – всё вместе, одновременно.
И надо было бы испугаться, но Джеку стало вдруг так хорошо, как никогда раньше, пожалуй, только в детстве.
– Я дома, – пробормотал он.
Эхо от гудка затихло; поезд мягко затормозил на платформе, и двери раскрылись аккурат напротив Джека, а из полумрака вагона появилась рука в лайковой перчатке.
– Ваш билет, пожалуйста, – мягко спросил голос из темноты. Не колеблясь, Джек вложил в протянутую ладонь яблоко, истекающее соком. – Ах, чудесно! Это вполне подойдёт. Прошу, входите.
Джек, зажмурившись для храбрости, сделал шаг вперёд. За спиной звонко цокнули, смыкаясь, двери, и появилось ощущение невесомости. Он обернулся; за двумя оконцами виднелся город на холме далеко внизу и мерцали огни, а потом всё заволокло туманом, как в колдовском зеркале.
– Не страшно? – мягко поинтересовался уже знакомый голос.
Обладательницей красивых рук в лайковых перчатках оказалась женщина среднего роста, с седыми волосами, собранными в высокую причёску-корону, и облачённая в форму проводника. Поверх кителя на плечи была накинута узорчатая пуховая шаль. Женщина с улыбкой посматривала на Джека, перекидывая яблоко из ладони в ладонь, но глаза у неё были серьёзными.
– Нет, – честно признался он. – Но, вы знаете, мэм…
– Зовите меня мисс Рошетт.
– …но знаете, мисс Рошетт, у меня страшно в горле пересохло. По этому моему билету напитков не полагается?
Мисс Рошетт рассмеялась.
– К сожалению, нет. Но я могу угостить вас чаем в купе для проводников, – добавила она и сделала приглашающий жест. – Прошу за мной. Может, вы растеряны сейчас, юноша, но в вашем возрасте нет таких проблем, которые не решила бы чашка хорошего чаю с мятой.
В ответ Джек сумел выдавить из себя только подобие обычной своей обворожительной улыбки:
– Верней уж сказать, что в моём возрасте вообще не бывает проблем. С радостью принимаю ваше приглашение, мисс Рошетт.
– Какой прелестный юноша, – качнула она головой и вздохнула. – Не то, что второй… Вот сюда, проходите, пожалуйста – осторожно, ступенька.
Изнутри поезд выглядел, вопреки ожиданиям, вполне обычно. Тёплая деревянная обшивка стен, мягкий золотисто-коричневый
– Здесь вам ничего не грозит, молодой человек, – мягко произнесла мисс Рошетт. – Пока можно не бояться.
Джек отметил для себя это многообещающее «пока», и загривок обдало холодком, точно сквозняк подул.
В купе для проводников было особенно тихо. Нижняя полка была сложена и временно превратилась в полосатый диван, по расцветке почти как ковёр под ногами. На столике у окна притулился белый чайник, накрытый льняной салфеткой, и несколько чашек, расписанных узором из серебристых лун и чёрных лисиц. На верхней полке клубилась тьма, завораживающе жуткая и прекрасная, и оттуда доносился слабый запах моря, скошенной травы и горького дыма пожарищ.
– Симон отдыхает, не будем его будить, – мисс Рошетт заговорщически приложила палец к губам. – Вам с сахаром или без? Хороший чай с сахаром, конечно, не пьют, но я как-то люблю сладкое, видно, стариковская привычка.
Джек послушно сел на краешек полосатого дивана и сглотнул, ощущая слабое головокружение.
– М-м… А можно с яблоком? В смысле, с билетом?
Мисс Рошетт посмеялась, но яблоко порезала.
Чай был золотистый. Он благоухал не только мятой, но и всем пьяным майским разнотравьем, буйным цветением, предвкушением долгого сладостного лета… От каждого глотка становилось сперва тепло, а потом нёбо окутывала дразнящая прохлада. Купе покачивалось; за окном клубился туман.
Джек задремал совсем ненадолго, только веки сомкнул, как поезд уже начал тормозить.
– Сейчас будет Лэнгтон, – вполголоса заметила мисс Рошетт, глядя в сторону. – Будете выходить, юноша?
В глазах потемнело.
«Надо же, – подумал Джек ошарашенно. – Такой простой вопрос и столько боли».
Он вспомнил сразу так много и так полно, что на мгновение стало невозможно дышать. Раннее-раннее детство, зелёный склон холма за особняком, рыжие волосы матери и её тихий смех – или сердитый голос, когда она его звала, одуревшего и заигравшегося; бесконечно серое осеннее небо, чёрные зонтики и чёрные костюмы, заунывный звон и звук, с которым тяжёлые, размокшие шматки земли падают на деревянную крышку; отцовские руки, такие большие на фоне его собственных ладоней, и библиотеку, и бесконечные арки школьных коридоров, и холодные аудитории, запах табака на пальцах, и благодарственные письма… и снова чёрные зонтики, целое море.
А ещё – то опустошающее чувство, когда вокруг полно людей, но всё-таки ты один.
Потому что они считают тебя кем-то другим.
Не видят тебя.
– Я… – Джек сглотнул. – Нет. У меня ничего нет Лэнгтоне.
Поезд замедлился ещё, потом ещё, пока не остановился окончательно.
Мисс Рошетт подняла взгляд. Глаза у неё сияли мягкой потусторонней зеленью.
– Уверен? Минутка-то на раздумья, пожалуй, у тебя есть.
– Думаю, что мне лучше поехать дальше.