Игры морока
Шрифт:
– Ну и чем все кончилось?
– Отключили, – пожал плечами Фэб. – Чем оно еще могло кончиться? Эта мама недалеко ушла по развитию от этого несчастного ребенка, – признал он очевидное. – Я спросил у Жени, много ли тут вот таких, как эта Веселова. Она сказала – почти все. Не все, но очень и очень многие.
– Почему?
– Тот самый ровный фон. – Брид укрыл Тринадцатого одеялом и сел по-турецки рядом с ним. – Женя, кстати, из фона выделяется. И сильно. Но знак – очень странный. Он условно-положительный. Кое-что я уже начинаю понимать.
Дверь в бокс
– Не расстраивайтесь, – попросил Фэб. – Все ведь закончилось.
– Да как же, – проговорила Женя мрачно. – Не она первая, не она последняя. Видеть их всех не могу! Ни этих самок человека, ни выродков, которых они плодят! Ненавижу…
– Зачем тогда вы тут работаете? – резонно поинтересовался Фэб. Он знал ответ, но не хотел, чтобы Женя про это догадалась. Ит тут же это понял и решил поддержать игру. Скъ’хара знает, во что задумал играть…
– Заставили. – Она горько усмехнулась. – Еще два года, и получу право на первого… и на другую работу.
– То есть? – Ит посмотрел на нее недоуменно. – Не совсем понял. Вы же детский врач.
– Как бы не так. – Она выпрямилась. – К вашему сведению, Ит, я анестезиолог-реаниматолог. Взрослый. И я никогда не хотела работать с детьми, потому что, простите за подробность, детей до семи лет я людьми не считаю. Это не человек, это эмбрион! – Она треснула себя ладонью по коленке. – Да, мне позволили получить первое образование. И тут же заставили переквалифицироваться на детей.
– Почему?
– Потому что я отказалась рожать в восемнадцать. Потому что не хотела таскать говно, а хотела учиться. Потому что у нас если ты личность, то тебя вздрючат на первом столбе просто за то, что ты не хочешь быть самкой человека, а хочешь быть человеком!
– Успокойтесь, Женя, – примирительно попросил Фэб. – Не расстраивайтесь так. Вам действительно нужно менять род деятельности. Знаете, мне почему-то кажется, что вам лучше всего подошла бы экстренная медицина. Возможно – даже военная.
Она усмехнулась, как показалось Иту – с благодарностью.
– Не в этой жизни, – покачала головой. Рысьи глаза теперь были просто печальны, без недавнего гнева. – Не позволят.
– Не будем зарекаться, – уклончиво заметил Фэб. – Вы еще очень и очень молоды. Жизнь вещь переменчивая.
– Хочется вам верить, да оснований нет, к сожалению. – Она встала. – Так, а давайте-ка глянем, что тут у нас…
И Фэб, и Ит видели – с Тринадцатым ей работать нравится. Нравится настолько, что она даже в нерабочие смены заходила проверять, как дела. Для нее эта работа, эта новая, неожиданная задача, оказались как глоток свежего воздуха – словно она соревновалась сама с собой, вытаскивая пациента и получая от этого явное удовольствие. Она словно играла в сложную и интересную игру – и сейчас явно одерживала победу.
Да и к Фэбу, как успели заметить Ит и Скрипач, она почти сразу начала относиться… как к учителю. К старшему, которого можно и нужно слушать. Ит видел: ей все-таки
«Идиотизм какой-то, – думал он, глядя, как Фэб и Женя что-то оживленно обсуждают. – Талантливая девка, с головой, с руками, и – вот так». Женя, как они выяснили, работала ни много ни мало старшим врачом отделения (таких врачей там было двое), остальные были моложе, двое – вообще что-то вроде ординаторов. Справлялись они отлично, смертей в отделении практически не было, случай с анэнцефалией, конечно, в счет не шел, работали на совесть, себя не жалели, но… им явно не хватало основы, внутренней уверенности, чего-то неуловимого. Чего – ни Ит, ни Скрипач понять так и не сумели. Фэб – понял. Понял и предпочел пока что молчать.
– Фэб, а ты бы стал ее учить? – полюбопытствовал Ит невзначай. Дело было вечером, с Тринадцатым остались Брид и Скрипач, а они вдвоем выбрались на улицу, посидеть на лавочке и подышать воздухом. Лавочка эта стояла в заднем дворике больницы, молодые мамы туда не ходили, им не разрешалось, поэтому дворик был на удивление тихий и зеленый. Живая изгородь из низких хвойников, пара клумб (на них, правда, только-только начали пробиваться первые росточки), невысокие деревья – пока что без листвы.
Фэбу, Скрипачу, Иту и себе Ри выбил разрешение там бывать.
Только он один знал, сколько это стоило.
Впрочем, как и то, во сколько обошлось пребывание Тринадцатого в этой больнице… Скандал, конечно, получился грандиозный, но Ри сумел урегулировать ситуацию – тем более что удалось доказать то, что только тут Тринадцатому можно адекватно помочь. Хотя бы из-за его размеров.
– Думаю, да. – Фэб посмотрел на Ита. Спокойно и с каким-то затаенным интересом. – А почему ты спросил?
– Мне она кажется очень жестокой, – объяснил Ит свои сомнения. – Ну разве можно так называть детей и так к ним относиться? Знаешь, у меня в голове не укладывается, как можно малыша до семи лет обозвать эмбрионом и вообще говорить подобные гадости.
– Ммм… – Фэб задумался. – Родной, скажи мне – Берта плохо относится к детям?
– Нет, конечно, – удивился Ит.
– Но своих она не хочет.
– Ну да. – Ит все еще не понимал. – Есть такая категория людей… – Он не договорил, осекся. – Ты хочешь сказать…
– Ит, пойми, эта девушка – жертва системы. В других обстоятельствах она относилась бы к детям так же, как Берта: ровно, спокойно, доброжелательно. Даже с радостью. И уж, конечно, никогда в жизни не произнесла бы ни при ком того, что она сейчас произносит. А теперь посмотри на то, что ее окружает и от чего она, таким образом, защищается. Факторы вычленить сумеешь?
Ит прищурился.
– Пожалуй, – кивнул он. – Это в некотором роде культ, как мне кажется. Культ деторождения. В мировой сети тут и там восхваляют женщину-мать, говорят, что главное предназначение женщины это дети, семья. Для детных существуют какие-то программы, льготы…