Игры на Красной площади
Шрифт:
Перед последним раундом Игр… Игрррррррр… была пауза. Менопауза. Пазуха. Уха. Ухххха. Уххххххо. Ухххххххо в банке. Скук-к-к-кожжжженное. Но — уххххожжжженное. И грррром-кий… И громкоговоритель тут говорит. Грррррромкий говоррррри-тель гррррромко так говорит. Как в ц… ц… цирке. А теперрррь, говорит, демокрррраты. Де-мо-крррррра-ты!!! Аты-баты. Шли солдаты. Шли солдаты-демокррраты. На! Фо! Нарь!
Смотррррю, а на Мясоеде рынд вдвое больше. Рррррррынд — втрррррое
А стрррррельцы какие-тттттто сттттттрррррррранные. Слышь, ребят, что-ттттттто у меня со звуками. Зап… Запппа… Заппппппа-дают. Ей-блин! Бла-бла-бла-бла-бла. Ох, буза хоррррррошшшшшша! Буззззза! Бузззззишщщщщща!
А потому сттттттрррррррельцы стттттттрррррранные, что у них не демокррррррраттттизаттттттторы, а совсем дррррругие штукккк-ки в чехххххлах. Как ррррррракет-т-т-тки.
Рррррррадио тут го-во-рит: вниммммание, верррртолеттттты. Слышу — рррревут. Ввввввинтами машшшшут. А на площади ужж-жже де-мо-крррррра-ты пляшшшшшут. Нет, паррррдон, еще не пляшшшут. Стоят. Стоят! Меррррртво стоят! Пляссссссать. И сссс-ссссать. И сррррррать. Пляссссссать и ссссссать и сррррррать они позжжжже начали.
Тут верррртолет-т-т-ты как прилетят — и давай сссссссы… ссссы-пать на скверррру… на скверррррну… на плошщщщадь, в общщщщ-щем, какую-ттттттто тррррруху. Ухххххху… Уххххуительную! Ннно — неуххххххожжжженную. Совсем неуххххххожжжжжен-ную. Рррррадио — гррррромче, грррррромче, грррррромче — гово-ррррит: вниммммание, говоррррррит, наивысшшшшшая осторрр-рожжжжжность, на площщщщщщадь сбррошшшшшшены оч-чччччень радодддддиоактивные, простттттто-ттттаки смеррррррто-ннннннносные куски урррррана из черрррррнобыльского ррррр-рреактора, говорррррррит, и сейччччас пррррреступ-п-п-ные демм-мммокрррррраты бббббудут их де-зак-ти-ви-ро-вать голллллыми рррруками!
(«Как можно уран голыми руками дезактивировать? — спросил кто-то из юнцов, без видимых следов мутаций на теле.— Это невероятно и… просто дико!»
«О, как пронзительны и дики…» — чистым детским голосом тут же запел, подхватив, калека с утюжками.
О, как пронзительны и дики, Как ненавистны для меня Сей шум, движенье, говор, крики Младого, пламенного дня!.. О, какКак деззззактиввввввввиррррррррровать? А этттттто не наше деллллллло! Это их деллллллло, демммммокррррррратттттттов ссссучьих! О-о-о-о-о, ка они забе-бе-бе-бегали среди обломмммков. Кто-тттто сссссать начччччал на уррррррран, кто-тттттто про-ссссстттто обббб…. обде… обдеде… обдедеде… обкакался со стрррр-ра-ху-ху-ху.
А один… один г-г-г-гад! Од-д-д-дна… свввввввволочь вдрррруг как возьмет расссссскалллллленный кусссссок урррррана в рррррру-ки да ка-а-а-а-ак швырррррнет его в СССССССамого. Вввввооб-рррраззззите — в СА-МО-ГО!!! Ну, конешшшшшно, ррррынды его врррраззз изззз ка-ла-шей изррррррешшшшшшшеттттттили. И хрррррен с ним!
Но стррррррельцы-тттто, стрррррельцы к-к-к-к-каковы, а? Выхххххватили из своихххххх чехххххлов штукккккковвввввины — а это и впррррррямь рррррракетки! Тенннннисные! И — один — рррраз! — по летяцццщщщщему кусссску! Вторррррой — дваззз-зз! — по нему же. И сссссспасли СА-МО-ГО. А кусссссок этот расссскаленный мне пррррямо на яйцццццца упа-па-па-пал. Или, ессссли кого яйццццца осссссскорбля-бля-бляют, — в лоно.
Яйццццца, мммммежду прочиммммм, срррррразу от-ва-ли-лись. А чллллллен стал ТАК изззззззлучать — спасссссссси и помммммилуй.
Ззззззза вашшшшше зззззззздорррррровье, госпппппппода!
Когда опричники, мягко ступая нижегородскими кроссовками, вошли в кабак, они взяли всех «господ» — и треухого, и стрельца-расстригу с кондиломой, и бородавчатого парня, и безногого с его тележкой и утюжками, и двупалого-клешнерукого, и бельмастого юнца, и мрачного мужика с невероятной шишкой на шее, и гидроцефала с синим пятном, и безносого, и двугорбого чиновника, и крестьянина с калоприемником, и рикшу-волжанина, усеянного язвами, и беспалого с заячьей губой, и, конечно, говорливого импотента в свинцовых трусах, посмевшего оскорбить слух и нравственность здоровых граждан словом «господа», обращенным к отребью. Немного подумав, опричники взяли в железо и юнца без видимых следов мутаций на теле. Видимых нет, а невидимых может быть видимо-невидимо — так рассудили люди в бесшумных кроссовках. И они были мудры.
Потому что Народ должен быть здоровым.
1992