Игры оборотней
Шрифт:
— Да, я вас люблю, — абсолютно спокойно проговорила Юмико.
— Наверное, будь у вас пистолет, вы бы убили меня, — сказал Акэти. — Два человека знают вашу тайну — я и Такэхико. Тогда уж надо убивать обоих. К тому же оба любимы вами. Сёдзи сам готов был умереть, но я разума не потерял.
— Я и не помышляю о том, чтобы убить вас, — тихо проговорила Юмико. — Вы уже все знаете. Добавить больше нечего. Я готова полностью следовать вашим указаниям.
Да,
Но прочь сантименты. Акэти резко поднялся, направился к выходу и свистнул. Сразу же у входа в блиндаж показалась невысокая фигура Кобаяси.
— Позвони, пожалуйста, сыщику Миноуре, сообщи, что преступник пойман. И четко растолкуй, где мы находимся.
Потом Акэти повернулся к неподвижно сидевшим Юмико и Такэхико:
— Минут через двадцать приедет полиция. Маркизу я решил пока ничего не говорить. Госпожа Огавара, хотите встретиться с супругом?
— Лучше потом, — ответила Юмико. — Он, конечно, будет очень тяжело переживать… А я уважаю его и люблю. Не меньше, чем вас, господин Акэти.
— Все же до конца не могу вас понять, — признался в замешательстве знаменитый детектив.
Минут пять все молчали.
— Когда ждешь кого-нибудь, время тянется так томительно… — нарушила тишину Юмико. — Были б карты, можно было бы скрасить ожидание…
В ее словах, интонации не было позы. Она просто сказала то, о чем в этот момент думала.
Дьявол
Кисть руки
В то лето писатель Сёити Тономура, автор детективных романов, проводил отпуск у себя в деревне S. префектуры Нагано.
Зажатая со всех сторон горами, деревня эта кормилась с террасных полей; была она холодна, угрюма, но все же воздух ее живительно действовал на писателя.
Дни здесь были почти вполовину короче, чем на равнине: только рассеется утренний туман и засияет солнце, как уже, глядишь, опускается вечер.
Дремучие рощи вековыми деревьями, будто щупальцами, сжимали клочки ухоженной земли, и без того теснимые скалистыми зубьями гор. Безуспешны были старания усердных крестьян отвоевать для террас еще хоть немного земли.
В эту патриархальную картину совершенно не вписывалась железная дорога, громадной змеей извивавшаяся по лощинам. Восемь раз на дню проходили по ней поезда, и каждый раз, когда, задыхаясь на подъемах и изрыгая огромные клубы дыма, черный паровоз натужно тащил за собой состав, окрестности сотрясались, как при землетрясении.
Лето
Молодой писатель брел по тропинке, мысленно прощаясь с каждым деревцем и кустиком, которые за два месяца стали ему родными. Следом шел Кокити Ооя, сын старосты, самого зажиточного человека в деревне.
— Скоро тут станет совсем тоскливо… Когда уезжаешь? — спросил Ооя.
— Завтра или послезавтра. Больше не могу задерживаться. Никто, правда, меня дома не ждет, но пора заняться делом, — ответил Тономура, бамбуковой палкой сбивая с травы росу.
Тропинка пролегала вдоль железнодорожной насыпи, прорезавшей зелень полей и черноту лесов, и тянулась к сторожке перед тоннелем на самой окраине деревни. Примерно в пяти милях отсюда на плоскогорье располагался оживленный городок, и поезда, связывавшие с ним деревню, чем дальше в горы, тем чаще ныряли в тоннели, но этот был первым.
Молодые люди частенько приходили сюда поболтать с охранником, дядюшкой Нихэем; им нравилось поозорничать — углубившись метров на десять в тоннель, поорать там в гулкой темноте.
Нихэй служил тут уже лет двадцать, помнил уйму жутких происшествий; он рассказывал об окровавленных кусках человеческих тел, которые приходилось с трудом отдирать от колес паровоза, о дергавшихся на рельсах руках и ногах, о кровавом месиве, мстительных духах погибших, с которыми не раз встречался в черноте тоннеля…
— Скажи, пожалуйста, — с некоторым смущением обратился к другу Тономура, — ты вчера вечером поздно вернулся из города?
— Поздно. А почему это тебя волнует? — Вопрос, очевидно, был Оое неприятен, и он с трудом скрыл раздражение.
— Просто до двенадцати ночи я разговаривал с твоей матушкой и видел, что она очень беспокоилась.
— Велосипеда у меня нет, а пешком идти долго, — неохотно объяснил Ооя.
Здесь необходимо сообщить читателю, что между городком и деревней курсировал всего лишь один полуразбитый автобус, шофер заканчивал работу в десять часов вечера; в самом же городе N. — да, собственно, какой это город, затерявшийся в горах маленький городишко — было всего четыре-пять такси, и нанять машину удавалось отнюдь не всегда. А больше никакого транспорта нет.
— То-то у тебя такой усталый вид. Спишь, наверное, мало.
— В общем-то, да… Хотя нет, не так уж мало… — Ооя провел рукой по лицу, действительно очень бледному, и смущенно улыбнулся.
Тономуре была понятна причина его смущения. Дело в том, что Ооя был обручен с дочерью местного богача, уважаемого человека, но свою невесту терпеть не мог. А в городок часто ездил на свидания со своей тайной пассией, о которой его матушка говорила: «Не знаю, кто она, что она, но видать сразу: без роду без племени и распутная к тому ж».