Игры писателей. Неизданный Бомарше.

Радзинский Эдвард Станиславович

24 июня в 4.30 утра я оставил Арлон.

25 июня в 2 часа дня я был в Брюсселе. Погода жаркая, и вечерами жара не спадала. Лишь через два дня меня согласился принять Мерсье («До революции – австрийский посол в Париже». – Примеч. К Скотта.). Он разговаривал со мной крайне неприветливо, и не только как с вестником несчастья, но как сего причиной. Он прямо сказал мне, что побег только ухудшил положение королевской четы, ибо ждать немедленной помощи от европейских монархов весьма опрометчиво. «Одни государи и хотели бы помочь несчастной Семье, да не могут, а другие могут, да не хотят». Он очень

мрачный человек.

28 июня 1791 года. С верным курьером я получил письмо... точнее, торопливую записку от Нее: «Успокойтесь насчет нас. Мы живы. Обращаются с нами неплохо. Свяжитесь с моими родственниками и настаивайте на военном вмешательстве. Если они боятся, попробуйте уговорить их».

Ее родственники... Император Леопольд даже не принял меня.

29 июня (наконец!) получил долгожданное письмо. Привожу не полностью:

«Я жива!..

Как я беспокоилась о Вас! Представляю, что Вы вынесли, не имея о нас новостей. Но теперь, надеюсь, небо донесло их до Вас... Не приезжайте в Париж ни под каким предлогом. Им уже известно, что это Вы вызволяли нас отсюда. Все погибнет, если Вы здесь появитесь. Они убьют Вас... С нас день и ночь не спускают глаз, но мне это безразлично. Будьте спокойны. Все обойдется. Снами не собираются обращаться жестоко. Прощайте. Яне могу больше писать...»

В Брюсселе – штаб-квартира эмигрантов из Франции. Видел прежних знакомых. Граф д'Артуа и принцы на словах горят желанием драться. Но на деле о сражениях здесь никто и не думает: пьют, играют в карты и победы в основном одерживают в постелях да за карточным столом. Я встретил здесь прелестную Жюли Полиньяк Было столь приятно и столь больно увидеть ее. Она глядела на меня своими фиалковыми глазами и старалась изобразить печаль на фарфоровом лице. Все ей дала Она – положение, свою дружбу, богатство…Но Жюли все забыла и говорила куда больше о своих делах, чем о несчастьях своей королевы. И даже посмела намекнуть... нежно пожав мою руку... О человеческая низость! Самое удивительное, я вдруг понял: она никогда не любила Ее, всегда завидовала Ей. И только потому захотела меня...

Но другая Ее подруга, герцогиня де Ламбаль, собралась вернуться в Париж. Я не утаил от нее ужасы, происходящие в столице. Но она была неумолима: «Я должна быть рядом с Нею в тяжелые дни».

P. S. («Записано графом позже, на полях». – Примеч. К Скотта.) Когда королеву уже заключили в Тампль, толпа выволокла герцогиню из дома, над ней надругались, а потом убили. Но и этого зверям показалось мало. Они отрубили ей голову и на пике принесли к Ее окну в Тампле. И голова той, которую Она так любила, с запекшейся кровью, с выбитыми зубами, с распущенными волосами, которые вымазали в дерьме, глянула на Нее. И Она потеряла сознание...

Звери! Звери! Исчадия ада!

Но это все случится потом. А тогда, в июне, я узнал, что в Париже был подписан обвинительный акт и выдан ордер на мой арест, «как главного виновника бегства королевской семьи».

14 августа в Вене император Леопольд наконец-то принял меня. Он говорил много и... не сказал ничего конкретного.

И только мой добрый король Густав призывал державы начать войну за освобождение королевской семьи. Но призыв остался без ответа. Все то же: те, кто хотели,

не могли, а те, кто могли, не хотели.

Декабрь 1791 года. Без Нее время перестало существовать. Все это время я вел переговоры и переписку со всеми иностранными дворами. И с Нею.

Она по-прежнему заклинала меня в письме: «Не приезжайте к нам!» Но... прислала мне кольцо, на котором были три лилии и надпись: «Трус, кто покинет Ее!» Как это ни печально, но, к сожалению, исходя из этой надписи, должно признать, что единственный храбрец во Франции – я.

Все давно покинули их...

Так я понял: Она меня ждет.

15 декабря 1791 года. В очередной раз после тщетных уговоров в Вене я вернулся в Стокгольм. Шел мокрый снег при ветре с моря. Я отправился во дворец (как он мал, жалок в сравнении с Версалем!).

Добрый король Густав предложил безумную идею: похитить Семью и вывезти морем.

Вот план Его Величества: Людовик во время охоты должен ускакать в лес, где его будут поджидать наши люди и увезут к морю. Королеву с детьми и принцессой Елизаветой должен увезти к морю я – другой дорогой.

Но о какой охоте могла идти речь, если после неудачного побега их не выпускали из Тюильри?!

Помню, я все-таки вступил в переговоры с верными людьми... и, к своему изумлению, вскоре понял, что план лишь казался безумным! Выяснилось, что нынче в Париже все можно купить. Пока чернь безумствует и льет кровь, вожди уже делают состояния.

Шевалье де Мустье, замечательно проявивший себя при побеге, и на этот раз оказал мне неоценимую услугу. Он познакомился с неким X., весьма важным человеком в Якобинском клубе. За очень большие деньги этот субъект, близкий к Дантону, взялся добиться для короля разрешения охотиться. И за еще большие деньги – провести меня во дворец.

4 февраля 1792 года я покинул Брюссель.

8 февраля в 9.30 утра я, ведомый опытным проводником, перешел границу. До столицы добрался без всяких приключений.

13 февраля в 5.30 вечера при дожде со снегом я въезжал в Париж. В трактире на улице Бак я встретился с Мустье. Он передал мне ключ от потайной двери в Ее покои. Оставив своего слугу в трактире, я направился прямо в Тюильри. Не скрою, меня мучила мысль: а вдруг все эти предложения X. были хитрой ловушкой и меня попросту арестуют в Ее покоях? Я не боялся смерти. Я боялся, что таким образом они скомпрометируют и погубят Ее. Эта мысль заставила меня дважды останавливаться на пути.

Но желание увидеть Ее...

И я шел дальше!

Подкупленный гвардеец, как и было обещано, ждал меня в условленном месте и провел во дворец. Потайным ходом я прошел к Ней... Она ждала меня... Я хотел сказать Ей о своих опасениях, но когда увидел Ее... (Далее зачеркнуто.) Короля не видел.

Опасения оказались напрасными! Я оставался во дворце... (Далее зачеркнуто.]

Самые счастливые... [Далее зачеркнуто.] Сутки я был во дворце. И только 14 февраля в 6 часов вечера увидел короля. Когда я начал излагать план бегства, он прервал меня и сказал, что не желает даже слушать об этом. «И не только потому, что новая попытка не будет успешна – ибо таково мое вечное невезение, – но как честный человек, давший слово Национальному собранию никуда более не бежать».