Игры Предвечных
Шрифт:
По выражению ее лица он понял, что был прав.
– Но твоя болезнь. Она... она ведь душевного, а не телесного свойства? И... позволит тебе жить... долго?
Принцесса усмехнулась.
– До глубокой старости, Дагеддид.
Седрик облегченно кивнул.
– Мне того достаточно. Но если я смогу тебе помочь... хоть чем-нибудь... Ты только скажи, хорошо? Я... я не враг тебе, жена! Я сделаю все...
– Я знаю, - принцесса не отпустила руки, чувствуя, как в свою очередь руки мужа обнимают ее талию, стискивая едва не до боли.
– Я тоже не враг тебе, Седрик. Больше такого не скажу. Потому слушай теперь. У каждого человека - своя судьба. И жизнь, которую нужно прожить. Так, чтобы в смерти не было стыдно оглядываться назад. Как оказалось, мои судьба и жизнь - рядом с тобой.
Она отстранилась.
– Это - не то, чего мне всегда хотелось от жизни. Но может быть, мне хотелось не того и не так, как должно быть правильно. Если бы ты не принудил меня, я бы едва ли когда-то имела семью или детей. И таскалась бы теперь...
– По лесам?
Марика улыбнулась. Седрик с каким-то невероятным облегчением уловил, что страшное закончилось. Его жена дала волю тому, что на душе - быть может, в первый и в последний раз за все их время вдвоем. Про-принц был уверен, что дальше пойдет по-старому. Она снова будет демонстрировать неудовольствие или станет шутить над ним. И все же Марика,пусть иносказательно и в своей всегдашней манере, но созналась в том, о чем Седрик перестал мечтать.
Она приняла его.
И это было самым важным. Для Седрика важнее не было ничего на свете.
– Для меня дороже тебя нет никого на свете, - проговорил он то, о чем думалось в этот момент.
– Тебя и детей. Но первее всего - тебя. Мыслю, ты и так об этом знаешь.
Теперь уже он качнулся вперед, обнимая жену и приникая к ее губам. Марика ответила на его поцелуй. Они целовались долго, и Седрик с радостью замечал отсутствие напряженности в фигуре жены. Эта ночь сделалась первой, когда Марика не чувствовала брезгливости, даря ему себя. Даже наоборот - на какой-то миг изумленному Дагеддиду показалось, что не она, а он, Седрик, дарит себя властной супруге, подчиняясь ее губам. Про-принц так и не понял, что послужило толчком к тому, чтобы Марика изменила взор на свое замужество. Но в глазах Седрика это и не было важным. Важным теперь было только женское тело в его руках. И это тело принадлежало любимой женщине, которая больше не ненавидела его...
В обнаженное бедро Марики ткнулся холодный мокрый нос. Разорвав поцелуй романка с неудовольствием взглянула на тяжелую собачью голову, которая теперь лежала на постели, поблескивая полуслепыми глазами. Отчего-то Черному сегодня особенно хотелось хозяйского внимания.
– Не иначе, как от тебя заразился, Дагеддид, - прекрасная романка поморщилась, вытирая облизанную руку о постель. Черный поднатужился и закинул обе лапы на простыню,
– Он чего-то хочет, - Седрик почесал за собачьим ухом, потом погладил верного друга по тяжелой голове.
– Но, вроде, не голодный...
– Если б твой пес не был так стар и заслужен, его стоило бы выставить за дверь, - Марика приопустилась на локоть, оказавшись на одном уровне с собачьей мордой.
– Ну, чего тебе надо, зверюга? Иди на место! Иди!
Она для пущей убедительности дунула в мокрый песий нос.
К тому, что произошло дальше, не был готов никто.
Голова Черного резко убралась. Словно какая-то сила отбросила пса от ложа Дагеддидов. Черный встряхнул мордой раз, другой - словно в полуслепые глаза набилось песку, о которого он никак не мог избавиться. Потом вздрогнул всем телом и - распрямился перед изумленными принцем и его женой уже человеком.
Человек этот оказался неожиданно молод - едва ли ему исполнилось больше двадцати пяти зим. Темноволосый, высокий и широкоплечий, как все гетты, но очень худощавый, он выглядел страшно, до крайности изможденным. Но его заостренные, подергивающиеся черты хранили отпечаток благородства, и какой-то внутренней, несломленной силы. Молодой оборотень был одет в какие-то полуистлевшие шкурные тряпки, в которых даже с великим трудом едва ли можно было признать одежду.
Какое-то время тишину в комнате прерывало лишь пение насекомых за окном и едва слышное бряцание оружия и брони ходивших под стеной караульных. Тот, которого долго считали псом, неосознанно и словно неверяще ощупал тело, голову, лицо, несколько раз с силой сжал и разжал пальцы. Потом поднял глаза на ошарашенных Дагеддидов, один из которых уже медленно тянулся к припрятанному под кроватью мечу и упреждающе вскинул непослушные руки.
– М... г... гл... глуб... бокопрррошупрростить... меня. Я... услышал о даррре благой Лии... что наделила уста прринцессы снимать заклятия хаоса. И рррешил попррробовать. Я... бесконечно благодарррен тебе, моя пррекррасная госпожа!
Он упал на колени. Седрик, что уже сжимал меч в руках, то краснел, то покрывался мертвенной бледностью. Его жена едва ли выглядела лучше. Очевидно, оборотень понял их состояние.
– Меня... мое имя - Радим, - сглотнув и некоторое время понапрягав лицо, он с усилием избавился от собачьих порыкиваний в голосе.
– Радим из рода Гаско-яу. Я был сыном Ракавары, славного вождя западных геттов.
Седрик моргнул. Тот, кто называл себя Радимом, сглотнул еще раз.
– Много десятилетий назад злая ведьма... обратила меня... в собаку. И заставила служить себе... выполнять ее волю... Я пытался противиться ей. Но она подчинила не только мое тело... а и разум. Она смотрела моими глазами и... направляла туда, куда было нужно ей. Долгое время я исполнял ее... поручения. Пока однажды она не приказала бежать к тебе, принц, и поступить на службу. Чтобы она... могла знать обо всем, что происходит в доме твоего отца.
Радим закашлялся.